Евангелие о молитве

«Евангелие о молитве» (31.05.2017) – Часть 1

«Евангелие о молитве» (31.05.2017) – Часть 2

У нас в гостях был клирик храма Тихвинской иконы Божьей Матери в Троицке священник Антоний Лакирев.

Мы говорили о том, что в Евангелии сказано о молитве, и каким может быть общение с Богом.

А. Пичугин

— В студии «Светлого радио» приветствуем вас мы: Лиза Горская —

Л. Горская

— И Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Сегодня вместе с нами и с вами этот час проведёт священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка. Здравствуйте, отец Антоний!

Свящ. Антноний Лакирев

— Здравствуйте!

А. Пичугин

— Сегодня тема у нас обозначена как «Евангелие о молитве». И действительно, в разных Евангелиях мы встречаем разные сведения о том, как молился Сам Спаситель, о том, как Он заповедовал нам молиться. Там нету описания формы, там есть какие-то смысловые предложения. И здесь можно, наверное, разделить всё на несколько частей, как мне кажется. Первая часть — это сведения о том, как молился Сам Христос, и о чём Он молился, и где Он молился. Самое явное свидетельство, наверное, это свидетельство о Преображении, и так называемое моление о чаше в Гефсиманском саду. Ещё в нескольких Евангелиях мы встречаем некую заповедь уже нам: о том, как нужно и о чём можно молиться. И вот здесь, как мне кажется, довольно много говорится о молитве на потребу: «О чём ни попросите Отца во имя Моё, даст вам», — это прощальная беседа Спасителя с учениками в Евангелии от Иоанна. И вот это вот сквозной нитью проходит через несколько сообщений: «Что ни попросите, то Отец ваш Небесный даст вам». Это, мне кажется, довольно сильно отличается от того, как молился Сам Христос.

Свящ. Антноний Лакирев

— Я вижу картину вообще по-другому.

А. Пичугин

— Так.

Свящ. Антноний Лакирев

— На мой взгляд, Евангелие как раз как будто нарочно вообще избегает этой темы. И возникает она довольно редко и, в каком-то смысле, случайно. Конечно, евангелисты упоминают (в общем, всегда вскользь) о том, что Христос молится, свидетельствуют о том, что иногда Он уходит ночью куда-то один, и не обязательно ночью, на гору для того, чтобы молиться — для некоторого диалога с Отцом Небесным. Мы видим Его в храме, куда люди приходят молиться, мы видим его в синагоге, куда люди приходят молиться. И буквально считанные какие-то мгновенья мы видим, как он молится вместе с другими. Причём по меньшей мере однажды — при воскрешении Лазаря, — если вспомните, Господь (Иоанн так рассказывает нам), с одной стороны, молится, обращается к Отцу. А с другой стороны, вот Он говорит такую странную очень фразу: «Сие сказал Я для народа, потому что Я и так знал, что Ты услышишь Меня». Таким образом, мне кажется, что молитва Самого Господа Иисуса остаётся, скорее, за кадром — как нечто, понятное дело, само собой разумеющееся. И иногда мы видим, что для него вообще не существует вопроса диалога, встречи, услышишь или не услышишь — это очевидно, само собой разумеется. Но в то же время, я думаю, что нормально и естественно, с чисто человеческой точки зрения, что евангелисты, будучи людьми достаточно целомудренными, в общем, стараются некоторые вещи подробно не расписывать. Таким образом Евангелие нам свидетельствует о том, что Иисус молится, и, в общем, молчит о том, как Он это делает. И я думаю, что на самом деле это, конечно, не случайность. И вторая, может быть, не менее важная вещь, что создаётся впечатление, что Он, вообще говоря, не имел в виду учить этому Своих учеников. И это поразительно, потому что в какой-то момент они сами вынуждены к Нему приставать и говорить: «Господи, ну научи уже нас наконец молиться! Все учат: Иоанн Креститель — учит, фарисеи — учат, а мы тут… Научи нас тоже молиться!» Тоже ещё надо учесть, кстати сказать, что в том словоупотреблении выражение «молитва и пост» не означало две разные вещи, как в нашей действительности: бормотание слов и воздержание от колбасы. Да? А это было некоторое выражение, состоящее из двух слов, но означающее некоторую одну реальность обращения к Богу. Поэтому, когда идёт разговор…

А. Пичугин

— А в чём выражалось, простите?

Свящ. Антноний Лакирев

— Оно выражалось… может быть, чуть позже мы ещё поговорим об этом. Оно выражалось в сосредоточении внимания человека на Боге. И вовсе не имелось в виду в первую очередь говорение. В диалоге с Богом наши реплики занимают второстепенное место. По крайней мере, когда говорят о молитве и посте, больше имеется в виду слушание. Но я хотел сказать, что точно так же, когда ученики спрашивают его о том, почему ученики Иоанна и фарисеев постятся так, эдак, а они вот не делают этого, или другие Его спрашивают тоже об этом; тоже разговор идёт о некоторых формах, способах и содержании, конечно, такого вот диалога с Богом.

А. Пичугин

— Но ведь Он им отвечает, что пока Он с ними, то это совершенно одна история. А когда вот Его физически с ними рядом не будет, тогда они уже будут молиться, поститься и соблюдать какие-то предписания.

Свящ. Антноний Лакирев

— Вообще говоря, да — с одной стороны. А с другой стороны — вы упомянули вот эти замечательные слова, в разных Евангелиях повторенные: «Когда молитесь, просите во имя Моё, и Отец даст вам». Так вот, центральную смысловую нагрузку в этом выражении несут слова «во имя Моё». Господь предлагает и даже ещё говорит ученикам: «Если будете просить во имя Моё, я это сделаю». Он назван в Слове Божьем «Единым Посредником, Ходатаем между нами и Богом». Вопрос о том, надо ли молиться, в общем, не обсуждается — потому что это само собой разумеется. Вопрос о том, как это делать, тоже почти не обсуждается, потому что, по-видимому, это не имеет большого значения, если имеет хотя бы какое-нибудь. А принципиально важно делать это во имя Иисуса. И не просто повторять это выражение, как некоторые братья-христиане делают: «Просим Тебя во имя Иисуса», — но действительно в каком-то вот таком единстве с Ним. Поэтому, повторяю, мне кажется, всё, что мы можем увидеть, прочитать в Евангелии — буквально в сущности ведь одно поучение о молитве в шестой главе Матфея; и оно же, другими словами пересказанное, в 11-й главе Луки, где Господь приводит молитву «Отче наш». Это, повторяю, скорее, вынужденные ответы на довольно настырные вопросы учеников. Мне кажется, это важно понимать, потому что такое впечатление, что Господь (а во многом, вероятно, Его ученики тоже, но в первую очередь Господь) про молитву думает что-то совсем непохожее на то, что принято думать сегодня в нашей культуре. И поэтому очень многие вещи, которые нам кажутся очевидными (мы вроде как все это слышали от кого-то, читали где-то), но как только мы пытаемся найти евангельские основания, оказывается, что всё повисает в воздухе.

Л. Горская

— Вы знаете, а может быть такое, что чего-то не оказалось в Евангелии просто потому, что для того времени и места это было настолько само собой разумеющееся и понятно, что это отдельно евангелисты не стали описывать? А до нас, таким образом, в письменном виде это не дошло, а уже менталитет сам изменился.

А. Пичугин

— А в виде предания затерялось по дороге.

Свящ. Антноний Лакирев

— Да, без сомнения так может быть, конечно. И на самом деле, таких случаев достаточно много. Знаете ли, точно так же в Евангелии вообще не обсуждается вопрос о том, что Бог один. Потому что: а что тут обсуждать? Сегодня наш «Символ веры» начинается именно с этого самого утверждения. Да, конечно, так бывает.

Л. Горская

— А вот молитва «Отче наш» — почему именно она, почему именно такими словами?

Свящ. Антноний Лакирев

— Надо ещё, я думаю, несколько важных моментов указать. На самом деле, кроме молитвы «Отче наш», можно привести ещё по меньшей мере один текст в Евангелии, который предлагается как некоторая модель молитвы. Это, конечно, притча о мытаре и фарисее, как вы понимаете. И отнюдь не фарисей в данном случае имеется в виду как образец для подражания, а мытарь, молитва которого ничего эдакого, собственно, не содержит — это очень простые слова. Понимаете, для Евангелия и для того, Каким оно показывает нам Господа Иисуса, важен сам факт диалога с Богом — обращённости сердца и ума к Богу: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей крепостью твоей и всем разумением твоим». В какие словесные формы и так далее это облекается, вообще говоря, большого значения не имеет, кроме того, это чрезвычайно индивидуально.

А. Пичугин

— Мы напомним, дорогие слушатели, что в гостях у радио «Вера» сегодня священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Москвы. Вопрос: фарисей разве не ушёл оправданным, разве его молитва не была принята, разве это не было молитвой?

Свящ. Антноний Лакирев

— Я не уверен, что подобного рода вопрос корректно ставить. Потому что ответ на него, вне всякого сомнения, не является целью притчи, тем более, что Господь Сам говорит ученикам: «Берегитесь закваски фарисейской». Явно не имеется в виду предъявить его фарисею, как тоже один из возможных вариантов — что подразумевает ваш вопрос в данном случае. Понимаете, в данной ситуации Господь говорит, что в диалоге и в том, как принимается молитва того или иного человека, первое место принадлежит Богу. Это всегда некоторое упование на милость Божию. И в этом смысле мытарь так или иначе точнее фарисея, потому что он про себя какие-то вещи знает и не боится этой правды, даже если она совсем неприятная. Но он всё-таки дерзает просить Его о милости, просить, чтобы Бог в своей бесконечной щедрости и на его обращение тоже призрел, на его взгляд ответил. Вот, собственно, что важно. Потому что ведь разговор идёт о том, что настоящая молитва (та, которая действительно есть диалог с Богом, а не произнесение пустых слов в пустоту) — это всегда то, что исходит из реальности жизни. Фарисей в этой истории пытается нарисовать перед Богом некоторую стилизованную картинку: рассказывает, какой он хороший такой весь из себя профессиональный верующий. Стало быть, и то и сё он делает, и «благодарю Тебя, что я не такой, как этот мытарь».

А. Пичугин

— История на века.

Свящ. Антноний Лакирев

— Да. Он пытается изобразить на месте реальности, в которой он тоже человек, достаточно немощный, как мы все, со своими, наверное, глупостями, ошибками, грехами — про него ничего неизвестно в этом смысле, ну кроме того, что все знают, что профессиональные верующие почти всегда лицемеры. Фарисей не исключение. А мытарь в этой ситуации вот как есть в жизни, так и есть. И отсюда он взывает к Богу, как псалом говорит: «Из глубины падения, из глубины ужаса взываю к Тебе». Он не пытается Богу сказать: «Я выполнял приказ, — или, — время было такое», — знаете, как подобного рода…

А. Пичугин

— Ну, в двадцатом веке это не раз звучало.

Л. Горская

— Да и в двадцать первом звучит.

Свящ. Антноний Лакирев

— Да, совершенно верно, в двадцатом веке и в двадцать первом тоже это звучит регулярно. Да, вот как есть: я грешный, и я даже не осмеливаюсь войти за порог. Он стоит ведь даже не в храме, а где-то там — хорошо ещё, если во дворе Израиля, а скорее всего, во дворе язычников. Имеется в виду ведь Иерусалимский храм. И вот он из этой реальности — далеко не вдохновляющей, скажем так, — обращается к Богу. Это, мне кажется, очень важная и серьёзная вещь. Точно так же, как самарянка, когда спрашивает Иисуса в четвёртой главе Евангелия от Иоанна, где правильно поклоняться Богу — на той горе, на этой горе, — как, Господь говорит ей о том, что дело не в том, на какой горе это происходит, а в духе ли и истине. То же самое, на самом деле, имеется в виду: в правде, в реальности того, как твоя жизнь устроена, что ты сам из себя представляешь. Когда Он говорит «в истине», вовсе не имеется в виду, что ты выучили книжки, где про эту истину написано. Истина не помещается ни в какие книжки. Он говорит о реальности человеческой жизни, которая всё равно происходит перед глазами Бога — Бог-то видит эту реальность и нас тоже. Проблема, я бы сказал, скорее, в том, что мы пытаемся сделать вид, что не имеем к этому отношения, и поэтому не можем войти в какой-то с Богом диалог. Вот как-то так.

А. Пичугин

— Кстати говоря, о диалоге. Хорошо, предположим, что человек хорошо знает Евангелие, действительно хорошо, пытается как-то соответствовать по смыслу, привести свою жизнь в какое-то соответствие с Евангелием. Но молитва как таковая, которая прикладывается всё равно к его христианской жизни, она не идёт: то ли не идёт от сердца, то ли он методично каждый день читает что-то из молитвослова, предположим правило утреннее и вечернее, но всё это доходит до автоматизма; и целостности какой-то христианской жизни, по крайней мере, в том смысле, как об этом говорится, не происходит.

Свящ. Антноний Лакирев

— Видите, всё то, что вы перечислили, это всё техника. А молитва — это не техника, это благодать.

А. Пичугин

— Это не техника, согласен.

Свящ. Антноний Лакирев

— Поэтому иногда, я бы даже сказал, что очень часто важно отодвинуть технику в сторону, не полагаться на неё. Она вообще очень ситуативная вещь. Я уже не говорю о том, что крайне разнообразная, и далеко не всё из существующих технических приёмов имеет смысл применять в моей конкретной жизни. Потому что это будет опять же имитация действительности. Молитва — это диалог, в который Бог вступает с нами по Своей благодати, по Своей милости, потому что так Ему хочется. Понимаете, было бы глупо с нашей стороны говорить, что Ему интересно быть с нами в диалоге. Что там в нас может быть интересного? Или что Ему это чем-то нравится — опять маловероятно, я бы сказал. Но почему-то Он это делает. Бог ведь свободен по-настоящему, это значит, что причины Его поступков внутри Него Самого. И было бы наивно с нашей стороны пытаться это как-то объяснить. Важно, что Он даёт нам эту возможность как дар. И люди, которых в Евангелии мы видим вокруг Господа Иисуса, они, собственно говоря, всё время так или иначе живут перед Богом: жизнь происходит у них перед богом. И многие вещи им не особенно и нужно Ему рассказывать. Помните, тоже Сам Господь говорит однажды: «Знает Отец ваш Небесный, что вам всё это надо». Ваше участие в диалоге — попытаться построить свою жизнь в правде Царства, настолько, насколько вы это сейчас, в данный момент, понимаете. Поэтому это на самом деле очень простой диалог, который, конечно, реализуется простыми словами, простой человеческой речью. Здесь ещё очень важно обратить внимание на такой исторический факт (мне кажется, я в этой студии уже не раз об этом упоминал), что примерно лет за 50 до Рождества Христова, где-то в середине минус первого века, фарисеи, которые задались вопросом: что надо делать, чтобы считать свой молитвенный долг выполненным? — потому что они считали это обязанностью… Все остальные-то или, скажем, нормальные люди считают молитву некоторой потребностью: это надо мне, потому что я не могу жить не в диалоге с Богом. А фарисеи считали это обязанностью и искали способ, как сделать так, чтобы считать эту обязанность исполненной. И изобрели такой феномен, как молитвенное правило. Это их, фарисейское, изобретение, воспринятое, к слову сказать, христианами довольно поздно: едва ли раньше середины второго века. И в то время время далеко не для всех в Израиле это было очевидным решением, когда после катастрофы 70-го года и после Ямнийского Собора, собственно, одни таннаи — наследники фарисеев — остались во всей религиозной культуре Израиля. Да, в этой ситуации их идеи оказались практически единственными тогда. Далеко не все были уверены, что вот надо делать именно так. Что мы можем сказать, глядя на Евангелие? Очевидно, что эта идея ни Иисусу не близка, ни Его ученикам не близка.

А. Пичугин

— Мы напомним, дорогие слушатели, что священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка в гостях у светлого радио. Здесь также Лиза Горская, я — Алексей Пичугин. Мы вернёмся в эту студию через минуту.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Здесь сегодня, напомню, Лиза Горская, я — Алексей Пичугин. И вместе с нами священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка.

Л. Горская

— Отец Антоний, вот вы неоднократно называли молитву «диалогом». А она может быть монологом? Ведь бывает же такое, что Господь не отвечает, по крайней мере, какое-то время, или не слышит. Хотя, конечно, Он не может не слышать — но на уровне наших, субъективных человеческих, ощущений не слышит Он нас.

Свящ. Антноний Лакирев

— Если на уровне наших ощущений человеческих Он нас не слышит, значит, мы чего-то не додумали. Проблема-то в нас, а не в Нём. Понимаете, нет, молитв не может быть монологом. И если мы пытаемся таковой её сделать, например, когда не даём Богу вставить слово, когда у нас одно следует за другим без остановки часами, и всё это превращается в какую-то бессмысленную болтовню. Если бы мы это говорили какому-нибудь другому человеку, он давно развернулся и ушёл бы домой. А мы надеемся, что мы так надоедим Богу… Иисус однажды над этим иронизирует, помните? Говоря про вдову, которая приходила к судье, и судья сказал в конце концов, что ладно уже — защищу её, только чтобы она отстала. Нет, не так, не такая картинка взаимоотношений человека с Богом. Доверие Богу подразумевает, что, по каким-то непостижимым для нас причинам, Ему, безмерно Великому, есть дело до нашей жизни. И вот в этой жизни мы существуем перед Его лицом. Неоднократно Господь говорит: «Будьте перед Отцом Небесным как дети». Вот мы существуем перед Его лицом, и та жизнь, которая есть: то, что в ней нас заботит, печалит, радует, пугает, доставляет скорбь — всё это мы и предъявляем… приносим Богу в нашей молитве, просто говоря об этом. Говоря о том, что «мне больно, мне трудно, мне жалко вот этого человека и я прошу Тебя о помощи» и так далее. Да, Отец Небесный знает о том, в чём мы имеем нужды, в конце концов, но Он не вторгается туда, куда Его не просят. Поэтому молитва — это всегда такая наша реплика в диалоге, суть которой сводится к тому, что «пожалуйста, приди и будь». Когда мы говорим «Господь», мы имеем в виду «будь самым Главным, будь Господином в нашей жизни». Вот примерно так.

А. Пичугин

— Мне очень хочется задать такой банальный вопрос, такой прикладной: человек молится за тяжело больного ребёнка, просит Бога, чтобы Тот оставил его, сохранил ему жизнь. Ребёнок всё равно умирает от тяжёлой болезни. А как это можно воспринимать в виде диалога? Вот человек очень хотел, просил — не каких-то богатств, не новую машину, не квартиру, он просил, чтобы маленький ребёночек десятилетний, который болеет, условно, раком, выжил. Как-то вот чтобы случилось что-то, и он бы поправился. Это же такая, довольно частая и распространённая, ситуация в нашем мире. Но ребёнок умирает. А это ли не повод, чтобы молящийся усомнился в своей вере и в том, что это как-то действует?

Л. Горская

— Твой вопрос был в том, как в этой ситуации молитву воспринимать как диалог?

А. Пичугин

— Да. Я ни в коем случае не спрашиваю, а для чего тогда вообще нужна молитва, если ребёнок умирал. Как это воспринимать как диалог, действительно?

Свящ. Антноний Лакирев

— Вы, собственно, ведь рассказали историю Давида: «Помилуй меня, Боже, по велицей милости Твоей», — который молится и плачет, пока ребёнок болеет. Когда он умирает, он встал и умылся. И слуги в шоке спросили его: «Как же так?» И Давид, если помните, им ответил: «Пока он был жив, я надеялся. А сейчас… теперь я пойду к нему, а он не вернётся ко мне». Понимаете, смысл, цель, содержание молитвы вообще не соотносится с её действенностью. Вот это какая-то, я бы сказал, подлая ложь, которую кто-то однажды сказал, это разнеслось — про молитву, про её действенность — вообще не об этом речь. Вообще не об этом речь, потому что Господь всё время говорит Своим ученикам: «Но молитесь: да будет воля Твоя». И даже Сам Он, молясь в Гефсиманском саду, говорит: «Да минует Меня чаша сия, но не как Я хочу, а как Ты». Но мы не будем обсуждать Его взаимоотношения с Отцом. Мне кажется чрезвычайно важным: молитва не потому и не для того, чтобы добиться от Бога каких-то результатов. Это, вообще, способ жизни, способ дыхания, если хотите, — по-другому невозможно жить. Я даже думаю, что большая часть наших молитв, в том числе (уж прибегая к этому некрасивому выражению) «самых действенных», вообще не осознаются нами, как таковые. Понимаете, мы живём в таком очень трагичном мире — и Сам Господь плачет об этом факте, — где происходят какие-то вещи, причины которых для нас, с одной стороны, необъяснимы, а с другой стороны, мы знаем, что они вообще противны воле Божьей: Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих. Так вот, молитва, повторяю, для библейской культуры — это вовсе не способ добиться результата, получить нечто, уговорить Бога изменить Своё решение. Или вот как-то происходит этот диалог всё равно, потому что человек открывает Богу своё сердце. И только тогда мы можем, глядя на Иисуса, и никак иначе, увидеть сердце Бога, увидеть Его скорбь вместе с нами, Его победу, в том числе и над нашей смертью, в Воскресении. Поэтому, строго говоря, ваш вопрос тоже не вполне корректен.

Л. Горская

— Извини, Лёш. Отец Антоний, я хотела бы вас попросить пояснить всё-таки вашу мысль о том, что большая часть наших молитв, «самых действенных», не воспринимается нами как молитва.

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну потому что в нашей культуре мы уже много столетий называем молитвой говорение слов, которые не рассказывают Богу о нас и не рассказывают нам о Боге.

А. Пичугин

— Написанные на бумажке много веков назад.

Свящ. Антноний Лакирев

— Написанные на бумажке, да-да-да. Другое дело, что то, что на бумажке написано, оно было составлено пару сотен лет назад всего лишь — не такая уж древняя выдумка.

А. Пичугин

— Да, но человеком, у которого это шло от сердца.

Свящ. Антноний Лакирев

— Нет.

А. Пичугин

— Нет?

Свящ. Антноний Лакирев

— Это было сделано людьми, которые считали, что так надо и так лучше. Знаете, как в России теперь, после Виктора Степановича Черномырдина, говорят: хотели как лучше, а получилось как всегда. Повторяю: в нашей культуре мы под словом, просто под самим словом подразумеваем, что вот мы вступаем в какой-то диалог…

А. Пичугин

— Простите, батюшка, но мы не можем всех под одну гребёнку. Кто-то писал свои тексты, которые потом зафиксировались и прошли сквозь столетия, от сердца. У кого-то это был действительно такой вот очень явный внутренний диалог зафиксированный. А у кого-то, наверное, это какая-то культурная…

Л. Горская

— Просто талант!

А. Пичугин

— Талант, да.

Свящ. Антноний Лакирев

— Может быть, но в большинстве случаев, понимаете, настоящей молитвы никому не видно. Поэтому, если она оказывается записанной, это о чём-то говорит.

А. Пичугин

— А помните, когда-то в этой студии вы говорили о том, что иногда ты молишься своими словами, и это самое важное. А иногда бывают такие состояния, когда двумя руками за Псалтырь держишься.

Свящ. Антноний Лакирев

— Да, конечно, я об этом говорил. И я не отказываюсь от своих слов, потому что это действительно так. Но это очень ситуативная вещь — это ты вошёл в такое состояние. Всё-таки, понимаете, когда мы обращаемся к Богу, для нас гораздо важнее открыть уши, чем рот — слушать Его, созерцать, смотреть на Него. И в общем, доверять тому, что в наших слезах и скорби Он рядом, Ему до этого есть дело. На самом деле… когда твоё сердце сжимается от сострадания к кому-то, как Господь Сам о Себе говорит: «Повернулось во Мне сердце Моё от жалости к тебе, народ Мой». Вот это и есть на самом деле молитва. Когда ты потом пытаешься это в слова облечь, это уже иногда нужно, а иногда уже и архитектурное излишество в определённом смысле.

А. Пичугин

— То есть действие, какое-то физическое даже действие, тоже может стать молитвой?

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну конечно!

А. Пичугин

— Или состояние…

Свящ. Антноний Лакирев

— Конечно! Понимаете, ведь человек, с одной стороны, существо достаточно сложное: духовное, душевное, телесное. И где там начинается личность, кончается анатомия — достаточно сложно сказать, вообще, не важно. Тем не менее, существо цельное. И когда что-то такое происходит, что является правдой перед Богом, — прощение. Ну как сформулировать? Потребность быть бережным к ближнему — обратно, взаимно перпендикулярно прощению, — радость или сострадание. Вот когда какие-то такие вещи в нас происходят, это то, что подобно сердцу Бога. Это то, что… где у нас, если хотите, как теперь говорят современные люди, есть площадка для диалога, есть некоторая общая система понятий. Вот это по-настоящему важно. И другое дело, что насколько мы это в состоянии сделать. Всё-таки важно это всё осознавать в своей жизни и поэтому говорить, что со мной происходит. К слову сказать, это ведь и общечеловеческая, межчеловеческая проблема: мы не умеем, и чем дальше, тем меньше умеем говорить о таких вещах, и поэтому просто не видим, из чего жизнь состоит.

А. Пичугин

— Мы с одним священником как-то рассуждали на тему молитвы за умерших близких. И возник вопрос: а что важнее: поехать на кладбище прибраться на могилке, привести её в порядок, или… Ну, если стоит вопрос: или, или — в зависимости от времени, возможностей. Или пойти в ближайший храм, заказать панихиду, послужить её вместе со священником, соответственно, прочитать какие-то там слова из последования.

Свящ. Антноний Лакирев

— Я глубоко убеждён, что на такого рода вопрос, не может быть общего ответа в принципе: кому-то так, кому-то эдак. И мы не можем уклониться от того, чтобы в подобных ситуациях каждому самому задавать Богу вопрос: как мне поступить?

А. Пичугин

— Из чего мы можем понять ответ? Из нашего поступка — как мы сделаем?

Свящ. Антноний Лакирев

— По-разному. Иногда и так. В конце концов, знаете, апостол Павел про подобного рода ситуации говорит: «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает». И часто люди говорят: «Господи, вот мне кажется, что надо так поступить, — мне. — Если я ошибаюсь, останови меня вовремя, пожалуйста». Это тоже вариант. А иногда кто-то чувствует в сердце… Кроме того всё-таки, понимаете, православная традиция — вещь далеко не бесполезная, и она учит понимать, что даёт тебе мир в сердце, что даёт тебе ощущение какой-то правды перед Богом. Другое дело, что нужно учиться и тренировать своё сердце и свой разум в том, чтобы эту правду понимать по правде, и видеть себя в реальности, но это другой разговор.

Л. Горская

— А вот вы сказали, что мы, как правило, часто не замечаем, из чего жизнь состоит. А вот из чего она состоит, и что хорошо бы нам научиться замечать?

Свящ. Антноний Лакирев

— Видите, я не думаю, что могу сразу для всех подобного рода вещи рассказывать. Но посмотрите: жизнь, во-первых, состоит из того, что происходит в нашем сердце, как наша личность перед Его глазами существует. Жизнь состоит из наших взаимоотношений друг с другом, вне всякого сомнения это очень важная вещь. По крайней мере, так говорит Иисус. Жизнь состоит из некоторого созидательного труда настолько, насколько тебе даны силы. Знаете, в моей юности многие люди, в том числе уверовавшие христиане, думали, что работа — это какая-то тяжкая и неприятная обязанность, и нужно как можно скорее от неё отмотаться. И шли в ночные сторожа, чтобы в свободное от этого время возрастать духом. Но на самом деле это неправда, потому что Бог поставил нас в этом мире для того, чтобы мы его познавали, возделывали и хранили. И вообще говоря, 99,9% призваний человеческих реализуется в профессиональной сфере. Это тоже важно. И то, что Господь Сам трудится до того момента, когда переходит к проповеди, и ученики Его это делают — и до встречи с Ним, и потом. Это серьёзная очень вещь. Жизнь состоит из… попыток её понять, как Екклесиаст говорит: «Это трудное занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём». Мне кажется, это очень серьёзная вещь. Речь идёт о понимании того, как мир на самом деле устроен — мы вовсе не достигли тут каких-то больших высот: что из себя представляем мы. Какое-то вот такое возрастание в правде и в видении. Жизнь состоит из трудностей, которые мы принимаем и соглашаемся, и благодарим; и радостей, за которые мы тоже не забываем благодарить, в общем, очень простых. На самом деле, пафос того, что я думаю на эту тему заключается в том, что… То, что мы обычно ищем в качестве религиозных подвигов, имеет к жизни более чем косвенное отношение. А то, что нам кажется фоном каким-то сиюминутным и мешающим — вот оно на самом деле настоящее, вот оно на самом деле важно. Трудно, может быть, мне сформулировать это более определённым образом.

Л. Горская

— Это какой-то во времена моей молодости полуанекдот ходил: «Спасите, помогите! Тону!» — «Извините, не могу вас спасти — очень занята: читаю утреннее правило». Вот это? Утрирую сильно.

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну, примерно так, да. В общем, да.

А. Пичугин

— Напомним, что в гостях у радио «Вера» сегодня священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка. Давайте вернёмся немного к началу нашей беседы, когда мы говорили именно о евангельском аспекте. И вот в самом начале мы вспоминали какие-то моменты из Евангелия, где всё равно так или иначе Господь ученикам говорит именно о молитве. И вот красной нитью через это (можно вспомнить Евангелие от Иоанна — прощальную беседу с учениками; некоторые моменты Евангелия от Матфея) всё равно проходит тема: просите, и будет вам дано. А мы вроде бы всё равно всегда рассуждаем с той точки зрения, что как-то не очень, наверное, хорошо просить у Бога чего-то. Часто мы слышим выступления различных священников, которые делают именно на этом акцент: что мы приходим в храм, ставим свечку, говорим: «Господи, дай, дай, дай! Я хочу, мне нужно…» А как быть с тем, что в Евангелии действительно говорится: «Просите, и дастся вам»?

Свящ. Антноний Лакирев

— Вот моя жизнь. Вот то, что я воспринимаю как Твоё призвание, с чем я не справляюсь. И мне кажется, что для этого нужно вот это.

А. Пичугин

— Нужен новый автомобиль.

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну, я не знаю. Но не как я хочу, а как Ты. Кому-то и новый автомобиль нужен, знаете ли. Если кто-то кормит этим семью, таки да.

А. Пичугин

— Естественно.

Л. Горская

— А кому-то квартира.

Свящ. Антноний Лакирев

— Само собой разумеется. Но вот та жизнь, которую Ты мне дал, я её принимаю. И с моей точки зрения, вот так… Если вы о чём иначе мыслите, то это вам Бог откроет. Если я чего-то не понимаю, помоги мне это увидеть! Я прошу у Тебя, потому что сейчас моя личность, моё состояние духа, не знаю, разума… вот так мне это видится. Но да будет воля Твоя! Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Да, мне кажется, это очень серьёзная вещь. Конечно же надо просить. Но само собой, делать вид, что нам ничего не нужно и всё схвачено — это опять превращаться в того же фарисея.

А. Пичугин

— А кто-то совершенно искренне думает сначала, что ему нужна квартира, желательно где-нибудь поближе к центру. Но потом тут же бьёт себя по рукам и вспоминает, что в хосписе умирают люди, где-то в Африке голодают дети, а в разных частях света под обстрелами из миномётов гибнут люди. И какая же тогда квартира, и какое она вообще будет иметь значение даже для меня, если где-то происходят такие трагедии?

Свящ. Антноний Лакирев

— Что для Тебя важно в моей жизни? Что для Тебя важно, как Ты её видишь? Потому-то я и говорю, что это диалог: мы не приходим просто рассказать Богу о том, как нам кажется, надо устроить нашу жизнь. При этом вполне очевидно, что достаточно много мы в состоянии про собственную жизнь понимать достаточно адекватно. Но вот: а Ты как это видишь? Это наша с Тобой общая жизнь. И ещё тоже обратите внимание, что для христианина, помимо прочего, тоже важно, что с Ним происходит — с Богом, биография Иисуса. То, что происходит с Господом на земле и в этой жизни, и здесь и сейчас, и в наше время, естественно, тоже. Бог важен для нас. Ты всё равно на первом месте, и я хочу, чтобы так было. Тоже вот эти слова: «Отец наш, который на небе» — довольно дерзновенные, потому что это Иисус может говорить Отцу: «Отец Мой». А мы настолько, насколько где-то тут рядом, вокруг Иисуса группируемся. Да, и поэтому дерзаем говорить Богу: «Отец наш».

Л. Горская

— А что значит «держать ум горé»? И всех ли это касается, или только, может быть, монашествующих? И это должно быть постоянным состоянием? И вообще, можно ли этого достичь?

Свящ. Антноний Лакирев

— Ну конечно же можно. Не отключать голову — это состояние, которого можно достичь. Держать ум горé — ровно это: осознавать свою жизнь, себя, свои поступки, и как это всё… грубо говоря, выглядит с неба.

А. Пичугин

— Хорошо. А если человек не является христианином, не считает себя таковы, а жизнь его абсолютно христианская. Ведь если задуматься, то, наверное, большинство… почему-то мне нравится это утверждение, я понимаю, что мы не можем делить людей на хороших и плохих, но большинство людей в этом мире, совершенно условно, хорошие: они никогда никого не убивали, они не хотят войны, они женятся, выходят замуж, рожают детей, пытаются воспитать из них человека. Но меньшая часть из них, естественно, является христианами и вообще религиозными верующими людьми. Но не значит ли это, что человек может быть христианином в отрыве от своего ощущения христианства? То есть вот у него есть работа, он хорошо справляется со своими обязанностями, не знаю, как христианин себя ведёт…

Свящ. Антноний Лакирев

— Так, мы с вами сейчас начнём пересказывать Книгу Иова. Гораздо интереснее её прочитать, литературный уровень, во всяком случае, будет гораздо выше, чем наши с вами разговоры. Конечно, знаете ли: «О человек, сказано тебе, что добро и чего требует от тебя Господь Бог твой: поступать справедливо, любить дела милосердия и смиренно ходить пред Господом Богом твоим», — сказано за 800 лет до Христа. Ну, за 750 — не важно. Конечно, да, понимаете, быть христианином — это совершенно удивительный бонус, когда тебе подарили возможность то, к чему… что бессловесно знает твое сердце как нечто прекрасное, узнать это, увидеть глазами — не просто издалека, а как-то вот лицом к лицу, понимаете. Быть христианином — это трудное призвание и совершенно бесконечно прекрасный дар. Раз уж мы вспомнили Иова, помните, однажды, когда заканчивается весь ропот Иова, и Бог ему говорит: «Ну и кто это тут омрачает провидение словами без смысла? Где ты был, когда я отдавал приказания утру?» И Иов говорит: «Всё. Всё — раньше я слышал о Тебе слухом уха, теперь глаза мои видят Тебя. У меня больше нет вопросов». Понимаете, христианин — это не тот, кто чем-то лучше, часто даже и вовсе нет, но это тот, кому Бог даровал такую возможность, у кого глаза открыты. И он видит Бога и мир, на самом деле какими они есть. То, что масса людей в глубине сердца слышит и различает добро от зла — ну так, слава Богу. Представляете, чем был бы наш мир, если бы добро от зла отличали те полтора процента христиан, которые в нём есть? И всё. Это же просто ужас, ужас. К счастью, это не так. Это тоже к разговору о том, где на самом деле центр внимания Бога, где наша жизнь — где человеческая жизнь происходит. Конечно, мне кажется, это бесконечно прекрасный замысел о людях.

А. Пичугин

— Будем заканчивать нашу программу. Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня был священник Антоний Лакирев — клирик Тихвинского храма города Троицка. Лиза Горская —

Л. Горская

— Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Спасибо большое. Всего доброго. Будьте здоровы.

Свящ. Антноний Лакирев

— До свидания.

Евангельское учение о молитве (по толкованию святых отцов) Светлана Григорьева ПСТГУ, ФДО, «Теология» вечернее отделение, 2 курс

О молитве в Евангелие «Дело молитвы есть первое дело в христианской жизни» – свт. Феофан Затворник Ø Для чего Сам Господь молится во время Своей земной жизни? Ø Как должно совершать молитву? Ø Почему мы не получаем просимого в молитве, и о чем мы должны и можем просить у Бога?

Для чего молится Сам Господь? Ø чтобы научить нас молитве (свт. Кирилл Александрийский); Ø укреплял Свои силы молитвой (свщисп. Василий Кинешемский); Ø молится Отцу, поскольку Отца уже знали и исповедали (свт. Иоанн Златоуст); Ø чтобы показать, что Он не противник Бога (свт. Иоанн Златоуст); Ø чтобы поверили, что Бог послал Его (свт. Иоанн Златоуст); Ø о нас (свт. Афанасий Великий).

О совершении молитвы (1) Ø Об уединенности и продолжительности молитвы – «А утром, встав весьма рано, вышел и удалился в пустынное место, и там молился» (Мк. 1: 35) Ø О постоянстве и неотступности молитвы – «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф. 7: 7) – Притча о друге, у которого попросили три хлеба взаймы (Лк. 11: 5 -8) – Притча о неправедном судье (Лк. 18: 1 -8) – Молитва Господа в Гефсиманском саду (Мк. 14: 39) Ø О восхождении сердца к Богу во время молитвы и прощении врагов – «И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши» (Мк. 11: 25) – «Отче, о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!» (Лк. 22: 42) – «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23: 34)

О совершении молитвы (2) Ø О вере, посте и молитве – «если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда» , и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас; сей же род изгоняется только молитвою и постом» (Мф. 17: 19 -21) Ø О согласии и любви молящихся – «Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного. . » (Мф. 18: 19 -20) Ø О смирении, отвержении собственного достоинства и сокрушении при молитве – «Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!» (Лк. 18: 13) Ø О молитве в храме – «дом Мой домом молитвы наречется» (Мф. 21: 13)

О совершении молитвы (3) Ø О молитве без лицемерия и тщеславия – Обличение книжников и фарисеев (Мф. 6: 5; 23: 14) – «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который в тайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6: 6) Ø О молитве в искушениях – «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна» (Мф. 26: 41)

Почему мы не получаем просимого? Ø Дается время для смирения, чтобы мы увидели свою немощь (свт. Игнатий Брянчанинов). Ø Просим неполезного для нас (свт. Иоанн Златоуст). Ø Не прилагаем терпения и постоянства (свт. Иоанн Златоуст). Ø Быстро перестаем просить (свт. Иоанн Златоуст). Ø Просим молитв против оскорбивших нас (свт. Иоанн Златоуст). Ø Не раскаялись в своих грехах (свт. Иоанн Златоуст). Ø Находимся в несогласии и нелюбви с ближними (свт. Иоанн Златоуст).

О чем мы можем и должны просить у Бога? Ø О духовном, а не о мирском (свт. Иоанн Златоуст). Ø Об оставлении своих грехов и исполнении заповедей (свт. Иоанн Златоуст). Ø О вере в Троицу и правильность догматов (блаж. Феофилакт Болгарский) Ø О помощи в искушениях (блаж. Феофилакт Болгарский) Ø О порождении добродетельных душ (блаж. Феофилакт Болгарский) Ø О благодати Всевышнего Духа (свт. Игнатий Брянчанинов). Ø О познании Бога и добродетели (преп. Максим Исповедник) Ø О спасении и радости вечной жизни (свт. Григорий Двоеслов) Ø Об одежде, пропитании, жене, если их нет (свт. Григорий Двоеслов) «Ищите же прежде всего Царствия Божия и правды Его» (Мф. 6: 33)

Евангельское учение о молитве «Если мы будем неразлучны с Богом и от Него неотделимы, то будем просить только полезного и получим» – блж. Феофилакт Болгарский

СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!

В нашей серии бесед о молитве в Евангелии1 мы подошли к Евангелию от Иоанна. И я намерен сегодня не рассматривать это Евангелие в целом, а сосредоточить внимание на чтении, которое мы знаем по чинопоследованию утрени Великой пятницы, Двенадцати Евангелий. Разумеется, текст этот очень длинный и очень сложный, богатый, и невозможно пройти его систематически и выделить, как Господь молился в тот вечер. Думаю, нам станет понятнее, как идёт беседа, переходя от слов к молитве, от молитвы к диалогу, к периодам молчания, как изменяется её тональность, если мы будем помнить то, о чём Господь предупредил Своих учеников. Он на пороге конца, в последний раз Он совершает Пасху с ними, в последний раз Он пьёт чашу, прежде чем выпьет новое вино в Царстве Небесном. Это последний разговор: в последний раз Господь и Его ученики вместе, прежде чем Он вступит в часы, — даже не дни, а часы Своих Страстей. Так что неудивительно, что в смущении духа и ученики, да и Сам Христос, беседующий с ними о настоящем и о наступающем, о будущем, которое уже настало, то есть о вечности. Ученики задают вопросы, Христос начинает отвечать — и уходит в молитву. Это не упорядоченная молитва, как наше богослужение или как молитва, которой Господь научил Своих учеников, “Отче наш”. Это неразрывное сплетение скорби и надежды, расставания и перехода в вечность; Он посылает учеников в мир разделить с ним Его трагедию — и одновременно в Духе уводит их туда, куда идёт Сам.

Но прежде чем перейти к этому, я хотел бы коротко взглянуть на структуру этих — немногих, но длинных — глав, которые мы читаем на Страстной, с 13-й по 18-ю. В тринадцатой главе трагедия начинается с умовения ног ученикам (13:1–17). Это момент, когда Господь Иисус Христос являет им, Кто Он, Кем Он был на протяжении всей жизни: Тот, Кто служит, Тот, для Которого никакое служение не слишком низко. Он совершает умовение ног учеников и одновременно очищает их и подготовляет их на предстоящее им дело. У Исайи (см. 52:7) мы читаем: Как прекрасны ноги благовестника, возвещающего мир, — того, кто возвещает примирение с Богом, кто проповедует мир между человеком и его совестью, мир между людьми. И умовение ног учеников символизирует, что теперь они пойдут вестниками Его мира, того мира, которого земля не может дать. И тут следует эпизод с Петром, который говорит: Не умоешь ног моих вовек. И Господь отвечает: Если не умою тебя, не имеешь части со Мною. Ты не годишься, не готов, тебя нельзя послать.

Дальше идёт отрывок, предсказание о предательстве Иуды (13:18–30). И затем, на фоне слов Петра, предсказание о его, Петра, отречении (13:31–38). Так начинается этот трагический вечер. В каком-то смысле это ещё не начало, это ещё не Страсти, только вступление к ним, но какое трагичное! Предательство одного ученика, отречение другого, недопонимание со стороны всех остальных. Они всё ещё не понимают, в чём суть Его служения. И после слов о предательстве Христос утешает Своих учеников (14:1–4). Он не страшится: Я победил мир! (Ин 16:33). И Он объясняет им, что путь к Отцу — Он Сам: не то, что есть путь, но что нет иного пути к Отцу, кроме как через Сыновство Христово.

Я не раз упоминал вам поразительную фразу святителя Иринея Лионского, где он говорит, что во Христе и силой Святого Духа мы становимся уже не приёмными детьми, но единородным сыном Божиим. Только становясь едиными с Ним настолько полно и совершенно, мы становимся детьми нашего Небесного Отца не только как родные Ему по приобщению, но и сущностно. Мы уже слышали это, когда Господь дал Своим ученикам то, что мы называем молитвой Господней. Мы всегда думаем, что “Отче наш” относится к нашей совокупности. В этом выражении есть и более драматичный корень: “Отче наш”, когда эти слова произносил Христос, означали: Мой Отец, Который и ваш Отец, потому что Христос и мы едины. И вот почему в молитве Господней мы говорим “Отче”: мы произносим эти слова во Христе и обращаем их к Кому? — к Тому, Кто есть Отец воплощённого Сына Божия. Иисус — вот путь к Отцу (14:5–14).

И продолжая эту линию утешения, обетований, надежды, больше, чем надежды: уверенности, Христос обещает Своим ученикам даровать им Святого Духа (14:15–31). Так же, как Святой Дух сошёл на Него в Его человечестве на берегу Иордана после Его крещения, ученики в своём человечестве получат Святого Духа. Духа Утешителя, Который утешит их в разлуке со Христом, в их скорби, которую мы не ощущаем, но которую так остро переживал Павел, когда говорил, что пока он живёт на земле, он разлучён от Христа (см. 2 Кор 5:6). Вот почему Павел тосковал по смерти: не как об уходе от земной жизни, а как о соединении со Христом, соединении, о котором ему настоятельно напоминал в сердце Дух Святой. Тот Дух, Который говорил с ним воздыханиями неизреченными (Рим 8:26), Который научал его называть Бога — Отцом. Всё это возможно только во Христе.

В пятнадцатой главе притчей о виноградной лозе продолжается всё та же тема единства Христа и Его учеников (15:1–17). Ученики и все те, кто поверит в результате их жизни, их проповеди, их смерти, все они — ветви лозы, животворной лозы. Без Меня не можете делать ничего, потому что вы бесплодные ветви. Апостол Павел употреблял сходные выражения, когда говорил о том, что мы привиты ко Христу (см. Рим 11:17–24). Мы остаёмся самими собой, но в наших жилах бежит Божественная жизнь, человечество и Божество Христовы исполняют наш дух, нашу душу, наше тело. И это раскрывает то, что мы есть, показывает неповторимость каждого из нас, потому что Божественная жизнь не делает нас одинаковыми или подобными друг другу. Напротив, эта Жизнь делает каждого из нас более полно, более совершенно уникальным, единственным. Эта единственность обозначена в книге Откровения, когда нам говорится, что в конце времён каждый из нас получит имя, которое знает только Бог и получающий его (Откр 2:17): единственными, неповторимыми и вместе с тем соединёнными друг с другом единым потоком Божественной жизни и той же приобщённостью к прославленному человечеству Бога, ставшего человеком.

Но это единство со Христом имеет последствия. Как Христос был послан Отцом, так Он посылает Своих учеников, и мир возненавидит их, как он возненавидел Христа. Некоторые люди выйдут из мира и присоединятся к ним, и тоже станут предметом злобы, ненависти, и жизнью своей заплатят за славное преимущество: провозглашать Евангелие, неповторимую благую весть о том, что Бог стал человеком, что Бог так возлюбил мир, что Сына Своего Единородного дал ради того, чтобы мир был спасён. Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел (15:18). И здесь словом “мир” не описывается всё сотворённое. Тварный мир стал чужим, чуждым Богу. Вы, наверное, помните, как в начале книги Бытия нам говорится, что во времена Ноя Бог посмотрел на людей и сказал: они стали плоть (см. Быт 6:3). Дух погас, осталась только физическая природа. Это — мир в его крайней форме (15:17–16:4).

И после этого Христос говорит (16:5–16) о действии Духа в них, через них и обещает, что печаль учеников о разлуке с Ним, их Учителем, о ненависти людской обернётся в радость (16:17–33). И снова говорится о действии Святого Духа. Он утешит учеников в их разлуке со Христом. Он укрепит их в испытаниях. Он исполнит их чувством, что они живут одной жизнью со Христом, и принесёт им такую радость, которой никто никогда не сможет отнять у них.

Затем начинается 17-я глава. Христос молится о Себе Самом (ст. 1–5), молится об учениках (ст. 6–19). Он молится о всех, кто поверит по их слову (ст. 20–26). Вот схема этой последней беседы, как её описывает Иоанн Богослов, если принять, что схема этой последней вечери, Тайной Вечери известна по сохранившимся рассказам Апостолов или что она проходила определённым образом согласно еврейскому закону.

Я хотел бы теперь обратиться к другому аспекту этих глав, посмотреть на них с другой точки зрения. Как я сказал, с одной стороны, это — молитва, с другой — обмен мыслями, печалью, надеждой, готовностью с Апостолами и их общая беседа с Богом. Всё это непрерывно развёртывается, и в молитве можно видеть несколько элементов. Во-первых, это Первосвященническая молитва. Первосвященник всей твари стоит на пороге последних свершений. Он — Первосвященник, и Он же — Жертва, Он — Агнец заколения. Я уже обращал ваше внимание на то, что в синоптических Евангелиях говорится о чаше, говорится о хлебе, но агнец, непременная принадлежность пасхальной трапезы, не упомянут. И мне кажется, что это не случайно, не потому, что наличие агнца само собой разумеется. Нет, в этот момент символический агнец не имел места, — присутствовал подлинный Агнец, Христос, Агнец заколения, совершенная Жертва. И в одной из молитв на Литургии мы видим молитву и действие Первосвященника, когда произносим: “Ты — приносящий и приносимый, и принимающий, и раздаваемый”2. Первосвященник приносил жертву, на которую возлагались грехи мира. Это одна из самых трагичных вещей в Ветхом Завете, от которой надрывалось сердце многих-многих людей. Потому что они должны были выбрать непорочного ягненка, самого лучшего, самого чистого, самого совершенного, и принести его в жертву за собственные грехи. И таким образом до каждого доводилась повергающая в ужас мысль: грех преступника, того, кто совершает зло, всегда приводит к мучению, к страданию, гибели и смерти невинного.

Здесь мы видим всю тайну в целом. Первосвященник — Он же и Жертва. Он приносит Самого Себя теперь, как Он уже принёс Самого Себя в полном повиновении Богу не только как Единородный Сын Божий, но как Сын Божий, ставший Сыном Человеческим, и мы видим, что Он приносит Себя как священное приношение. За них Я посвящаю Себя (Ин 17:19). Это — акт предстательства в самом сильном смысле слова. Я уже не раз говорил, что латинское intercedo ‘предстательствовать’ не значит “заступаться”, оно значит — сделать шаг, который поставит вас в самую сердцевину конфликта между сторонами, и соединить их, если нужно, стать жертвой, которая приведёт к их примирению. Здесь Христос предстательствует за Своих учеников, за весь мир, за Петра, за каждого, кто нуждается в спасении, но это предстательство подтверждено самопожертвованием. Когда Его пригвождали ко Кресту, Его слова были: Прости им, Отче, они не знают, что делают! Он вступил между злом и добром. Он был убит злом — и добро победило. Так что Его Первосвященническая молитва в то же время — и Его Первосвященническое дело.

Но её можно также назвать Евхаристической молитвой, потому что в течение вечера Христос не раз возносит хвалу и благодарение — перед лицом страшных событий, перед распятием, но и перед Воскресением и Вознесением на небо. Перед победой, когда впереди как будто нет ничего, кроме видимого поражения, Он возносит благодарственную хвалу Богу. И слово евхаристия, eЩcarist…a, в древности имело много значений. Оно значило и “совершенный дар”, и “благодать”, и “благодарение”. Евхаристическая молитва — дар, когда мы приносим свою душу и тело, посвящаем их, как живую жертву, Богу. Но одновременно это — Божественная благодать, сходящая на эти дары, которые мы приносим, и претворяющая их в жертву благоприятную. И мы приносим благодарение за то и за другое. Это и совершал Господь, когда приносил благодарственную молитву о спасении мира, потому что это спасение мира обнимало всю тайну Его вочеловечения, Его жизни и смерти, и отдачи жизни ради других.

И в этом контексте опять-таки и беседа, и молитва содержат прощание перед смертью и предчувствие встречи. Христос говорит о Своём уходе и не скрывает, каким будет Его уход из жизни: трагическим. Он будет предан, оставлен всеми, отвержен, Его подвергнут суду и осудят вопреки всякой справедливости и вопреки самому ветхозаветному закону. Он будет предан язычникам и умрёт как искупительная жертва, вне стен города, вне человеческого общества, в сени смертной, умрёт предельной смертью, смертью полного одиночества, оставленный Богом и людьми. И тем не менее Он говорит Своим ученикам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам (Ин 16:7). И одновременно, когда Он произносит эти слова, в них есть славное, торжествующее, радостное предвидение того, что Он снова будет с Отцом. Он исполнил Своё дело, Он возвращается к Себе. Он был верным рабом. Он молится Отцу словами, которые могут слышать Апостолы, из этих слов они могут научиться, в каком расположении идти на своё дело посланничества, какова плата за спасение других и за возвращение к Отцу. И тут же Он обращает речь к ученикам, даёт им предупреждение и обещание, и поручение. Предупреждение — потому что они едины с Ним, они в Нём, и они посылаются в мир, чтобы быть в мире, но не от мира, и в мире они останутся чужими. И мир отзовётся на присутствие этих чужаков отвержением, мир по видимости одолеет их и предаст смерти. Если они пребудут верными до конца, они спасут этот мир. Потом следует обещание: Где Я, там и вы будете. Но пока что они посылаются, как Он был послан: как овцы среди волков (Мф 10:16), да, но во славе посланников Божиих, чтобы стать священниками Всевышнего в первосвященническом служении своего Господа и Бога. Они заплатят цену ученичества. Христос молится о них, — пока что только о них, но в предвидении всех, кто услышит их слово и поверит услышанному.

И ещё. В этом многосложном сплетении беседы, радости, скорби и молитвы, предстательства и самоотдачи, есть и молитва Сына к Отцу. И в этой молитве Он как бы являет образец отношений учеников с Отцом: во Христе, как бы через Него, изнутри Его они станут для Отца возлюбленными сынами, братьями и сёстрами Единородного. Эта молитва включает учеников в собственно Христовы взаимоотношения с Отцом, и одна из наивысших кульминаций этой молитвы — момент, когда Он молится о том, чтобы Сын был прославлен. Ясно, что речь не идёт о прославлении по мирским меркам, но в первую очередь о Его возвращении в Божественную славу, свет, и здесь “слава” означает — сияние, великолепие и величие. Он прославил Отца, явив им, насколько глубоко Он их любит. Ученикам, которые поверили Ему, Он показал через Себя сияние Отца. Сын есть сияние Отчее, и Отец сияет через Сына в Своём величии и красоте. Один являет Другого, проявляет Другого.

И, явив ученикам уже одержанную победу и цену, которую им надо будет заплатить за спасение мира, Он молится о помощи им: Святи их, сделай их освящённой жертвой. Я посылаю их на дело: как Меня послал Отец, так Я посылаю вас. Христос сохранил Своих учеников; теперь, Отче, Ты храни их… Нет места страху, есть радость, потому что Он одержал победу. Он победил смерть и зло. Ученикам, как и Ему, предстоит крест. Крест — не как то, чем он кажется язычникам: орудие страдания и только. Крест — то, что он есть для нас: сияющий знак победы Божией.

Целый отрывок — молитва о Церкви. Как Отец и Сын едины, так будут едины в Боге ученики через Христа. Церковь — таинственное тело, равно человеческое и Божественное. Человеческое — в нас, грешных учениках, но и в Нём, совершенном Человеке. Божественное в Нём, но и в Святом Духе, наполняющем нас, действующем в нас, преображающем нас. Божественное также через то, что в Духе и в единстве со Христом мы стали сыновьями и дочерьми Всевышнего. Всё уже дано. Христос имеет власть всякой плоти. И Его ученикам передано Его дело, но дело, которое Он уже исполнил.

Таковы эти сложные главы, о которых я хотел говорить с вами. Это не молитва в строгом смысле слова, но если вы прочитаете эти главы, с 13-й по 17-ю, помня то, что я постарался упомянуть хотя бы так несовершенно, вы сможете увидеть, как всё это относится к нам, потому что — действительно ли мы во Христе? Действительно ли мы святим себя, как Он, за спасение погибающего мира? Действительно ли мы согласились на своё посланничество и несём Его слово и Его жизнь через пример собственной жизни и через сияние, славу Божию в нас? Можем ли мы сделать молитву Христа своей собственной молитвой — теперь, когда победа одержана, когда мы уже оставили позади Гефсиманский сад, Голгофу, гроб, сошествие во ад, когда мы уже в области Воскресения и посланы принести во весь мир, не в “мир” вообще, не в “мир” как понятие, но каждому человеку, которого мы встречаем — жизнь, жизнь с избытком, радость, какой земля не может дать, которую даёт Бог, которую ничто и никогда не может отнять у нас?

Может быть, то, что я сказал сегодня, поможет нам, когда мы готовимся к службе Двенадцати Евангелий, поможет вчитать в эти длинные главы больше, чем мы обычно способны уловить. Поможет постараться понять то, что мы читали уже так часто, принять обращённый к нам призыв и заповедь, рассмотреть в этом переплетении больше, чем когда-либо раньше.

Это последняя беседа перед Страстной. Посидим тихо, потом помолимся вместе и разойдёмся.

Апрель 1993 г.

Перевод с английского Е. Майданович

После сих слов Иисус возвел очи Свои на небо и сказал: Отче! пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя, так как Ты дал Ему власть над всякою плотью, да всему, что Ты дал Ему, даст Он жизнь вечную.

Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа.

Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить.

И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира.

Я открыл имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира; они были Твои, и Ты дал их Мне, и они сохранили слово Твое.

Ныне уразумели они, что все, что Ты дал Мне, от Тебя есть, ибо слова, которые Ты дал Мне, Я передал им, и они приняли, и уразумели истинно, что Я исшел от Тебя, и уверовали, что Ты послал Меня.

Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои.

И все Мое Твое, и Твое Мое; и Я прославился в них.

Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду.

Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы. Когда Я был с ними в мире, Я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание.

Ныне же к Тебе иду, и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную (Ин. 17, 1-13).

Сегодня Господь в Своей первосвященнической молитве говорит: «Я и Отец одно» , и, обращаясь к Отцу Небесному: «Все Мое — Твое» . Святые отцы свидетельствуют, что эти слова понятны каждому человеку, но когда Он вслед за этим добавляет: «И все Твое — Мое» , то совершенно ясно, что никто никогда из людей не исповедовал такого единства с Богом Отцом.

Окончив молитву о Себе, Господь молится дальше об учениках Своих (с 6 по 19 ст.), о тех, кому Он передает теперь дело распространения и утверждения на земле Своего Царства. Господь как бы дает отчет Богу Отцу о том, что сделано Им: Он открыл Своим ученикам полное и правильное понятие о Боге, и они стали особыми Божиими избранниками, приняв Божественное учение, принесенное от Отца Сыном Божиим, и уразумели тайну Божественного домостроительства. Далее Господь молится о Своих учениках, чтобы Отец Небесный взял их под Свое особое покровительство в этом враждебном для них мире, в котором они остаются одни, после отшествия Господа, и сохранил их чистыми и святыми, в духовном единении веры и любви между собой, единении, подобном единению Бога Отца и Бога Сына.

Господь говорит дальше, что Он, будучи в мире, ограждал их от падения, и «Никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется писание» (Иуда предатель), то есть согласно пророчества псалма 40:10. Моля Отца о сохранении учеников Своих от всякого зла в этом возненавидевшем их мире, Господь просит освятить их Словом Божественной истины, то есть сообщить им особые благодатные дары для успешного служения распространению учения истины по всему миру. Господь говорит дальше, что Он посвящает Себя за них, — приносит Сам Себя в жертву, дабы они последовали стопам Его и стали бы свидетелями и жертвами за истину.

Блаженный Августин говорит, что он нашел мудрость, которую исповедует христианское откровение, во всех великих религиях, но он нигде не нашел того, что Слово стало плотью. И оттого вся мудрость этих религий становится относительной, становится ложью. Бог стал человеком, чтобы человек мог быть по благодати богом, чтобы все, что имеет Бог, принадлежало нам. Чтобы мы этой жизнью приобщались Церкви Святой. И эту жизнь хранили, и эту веру исповедовали.

«В том вечная жизнь, — говорит Господь, — да знают Тебя Единого истинного Бога и Посланного Тобою Иисуса Христа» . Не плоть и кровь открывают человеку это знание, по свидетельству Спасителя апостолу Петру, а Отец, Сущий на небесах (Мф. 16, 17). Только неложное, непрелестное знание Бога, которое никто не может дать, кроме Бога, дает Церкви вечную жизнь, для которой созданы все люди и которую Церковь должна донести до всех людей. Прежде чем проповедовать истину и спасать людей истиной, Церковь — те, кто принадлежит ей, — должны сами познать истину не одним умом, но ощутив в себе дыхание Божественной жизни.

И со страхом и трепетом, с радостной готовностью ничего не пожалеть, только бы не утратить этого дара, свидетельствовать о присутствии Единого Истинного Бога в своей личной жизни. И если есть присутствие Его в нашей личной жизни, то она становится связанной с жизнью других людей. И мы понимаем, что смысл нашей жизни, пребывания в Церкви заключается в том, чтобы сохранить эту истину и донести ее до всех людей, потому что она принадлежит всем — и тем, кто в Церкви, и кто еще «не двора сего» (Ин. 10, 16). Истина — это любовь, которая рождается от познания вечной жизни, познания Бога.

Однако Господь молится не о всем мире, а только о тех, кто верует в Него. «Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои» . Господь напоминает о том отступлении, которое будет все более возрастать в мире. И мир станет восприниматься уже не просто как то, что сотворено Богом и искажено грехом, а как человеческое общество, объединяющееся без Бога. И против Бога.

«Не о том Я молю, — говорит Христос, — чтобы взял их от мира» , а о том, чтобы они не растворились в этом мире. Одно не менее драгоценно, чем другое. Церковь Христова не от мира сего. Только тогда, когда Церковь неотмирна, когда она не сливается с миром, с его грехом и заблуждениями, когда она устремлена к тому, чтобы причаститься Божественной силе и мудрости, — только тогда способна она существовать в этом мире. Но не для того дается Церкви Христовой дар быть не от мира сего, чтобы она ушла из мира. Не для того Христос пришел на землю и пролил Кровь, чтобы мы радовались своему благочестию и не печалились о том, что весь остальной мир, который Бог возлюбил до смерти Своего Единородного Сына, идет к гибели.

«Я о них молю» , — говорит Господь и еще раз повторяет, что Его молитва не о всем мире, а только о тех, кто верит в Бога. Такие удивительные слова — «о тех, которых Ты дал Мне» , то есть Христос молится только о тех, кто принадлежит Ему. Неужели Христос ненавидит мир? Неужели Он пришел не для того, чтобы спасти всех? Нет, мы знаем, что Господь никогда не отворачивается от мира, и тем более не ненавидит его. Самое величайшее проявление Его любви в том, что Он пришел, чтобы до конца разделить скорбь, смерть и весь ужас человеческого существования.

Что же значат Его слова о том, что Он не о мире молится, но о верующих в Него? Эти слова значат, что, в конце концов, все зависит только от Церкви, от тех, кто верит в Него, — сохранится эта вера в мире или не сохранится. Судьбы каждого народа и всего человечества зависят от этого, потому что если Церковь поколеблется в своей вере и утратит ее чистоту, если Церковь отречется от Христа, тогда наступит полная тьма в мире, гибель всего человечества. И поэтому первосвященническая молитва Христа о Церкви — не только о тех, кого дал Ему Отец Небесный в земной жизни, но о всех, верующих по их слову, то есть и о всех нас.

Ученики Христовы, говорят святые отцы, — это добрая земля, на которой Небесным Сеятелем посеяно доброе семя. Если погибнет это семя, то весь мир зарастет дикой сорной травой. Поэтому необходимо смирение и мудрость: надо оградить вначале малое поле — то, с чего началась Церковь Христова, надо спасти то малое стадо, в котором присутствует Сам Христос, а потом уже можно идти дальше.

Сколько мечтателей было в человеческой истории и в Церкви, в том числе, таких, что горделиво предлагали осчастливить сразу весь род человеческий! Христос тоже пришел всех спасти. Но разница заключается в том, что проходило немного времени, и от обещаний этих мечтателей ничего не оставалось. Во всех этих лжеучениях была одна особенная черта: желание понравиться всем. И для этого надо было всем угодить. Для этого надо было создать другое христианство.

«Православие не подходит современному человеку, — говорят враги православия, — оно слишком требовательно: посты какие-то, длинные богослужения. Надо все упростить, встать вровень с современными людьми. Приходите к нам, у нас все понятнее, приятнее, доступнее. Вообще, давайте объединимся, создадим одну общую религию, и сразу спасем всех».

«Не о всем мире молю» , — говорит Господь. Так всемирный потоп был, несмотря на кажущуюся жестокость, проявлением Божией заботы о всем человечестве: чтобы спасти одну чистую ветвь, надо было отсечь все остальные ветви, которые настолько прогнили, что могли заразить смертельной болезнью и эту единственную здоровую, и тогда все древо человеческого рода навеки погибло бы.

Точно так же мы должны понимать истребление нечестивых языческих народов Израилем, о котором мы читаем в Ветхом Завете. Если бы не сохранился в человечестве тот чистый, незамутненный в исповедании Богом данной веры остаток, о котором апостол Павел говорит (Рим. 9, 27), то не явился бы из него Мессия Христос, Спаситель всего рода человеческого.

Велико было развращение допотопных людей и отступничество от истины язычников, но благодаря пришествию в мир Христа и для них среди беспросветного ада воссияла надежда. Вы помните, как апостол Петр говорит об этом. Христос, сойдя во ад, «находящимся в темнице духам проповедовал, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению во дни Ноя, во времена строения ковчега» (1 Пет. 3, 19-20). И те из нечестивых людей, погубленных потопом или беспощадным истреблением богоизбранным народом, кто принял проповедь покаяния, были спасены.

Судьбы человечества связаны с хранением истины. Все, что происходит в мире, все катаклизмы, потрясения, войны — все сводится к одному простому: насколько хранится истина в роде человеческом, настолько Господь хранит его. Поэтому так опасен всякий компромисс с ложью, якобы ради спасения всех, ради физического сохранения Церкви. И даже якобы ради Господа.

Слово Писания отвечает таким людям: «Не говори: ради Господа я согрешил, потому что Он не имеет надобности в муже лукавом и грешном; то, что Он ненавидит, не должно делать» (Сир. 15, 11-12). Пока в мире будет хоть один человек, говорят святые отцы, до конца верный истине, мир еще будет иметь смысл своего существования.

«Не о всем мире молю», — молится Христос. Весь мир так Бог возлюбил, что Сына Своего Единородного послал, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную (1 Ин. 4, 9). Христос молится о мире и умирает за этот мир. Но, прежде всего, Он молится за тех, кто принимает Его слово истины и верует Ему. И Он молится о всех верующих в Него на всяком месте и во все века. И мы с вами охвачены этой молитвою Господней.

Господь видит опасность, которая исходит от мира для Церкви Его. «Сохрани их от мира» , — молится наш Господь. Неужели Он хочет взять Своих учеников из этого мира, послать огненные колесницы, как послал пророку Илии, чтобы вознести их на небеса, чтобы они были избавлены от этого мира? Нет, Христос молится о другом. Он не молится о том, чтобы Его ученики могли избежать мира и его ненависти.

С неизбежностью эта ненависть обрушится как на Христа, так и на Его учеников, потому что они не будут соответствовать понятиям этого мира. Мир, который лежит во зле и во лжи, и те, кто освящены Божией истиной, всегда будут противостоять друг другу. Воля Божия, воля Христова в том, чтобы мы взяли свой крест, а не сошли с него. И среди нас будут мученики, но каждый в свой черед, пока не завершится свидетельство.

Не молю о том, чтобы Ты избавил их от скорбей этого мира и от труда, и от креста — молит Господь — но о том, чтобы они были избавлены от неприязни, чтобы в этом противостоянии миру они могли победить, чтобы мир не победил их. И те, кого хранит Бог, будут всегда в безопасности, потому что кто может противостоять силе Божией! Под Божественным покровом будут всегда все, кто совершает служение Божие, кто стоит за истину. И в этот момент Спаситель обращается к Богу Отцу.

«Отче Святый» , — говорит Он. Бога он называет Святым, то есть, Тем, Кто ненавидит грех. И Кто сделает святыми всех, кто Ему принадлежит и сохранит их от греха и от всякой лжи. «Сохрани их от зла» , — говорит Он. «И избави нас от лукавого», — молимся мы Господу — защити от диавола искусителя, чтобы вера наша устояла. Спаси нас от губителя душ человеческих, сделай так, чтобы не было у нас смертельно опасного заблуждения, сохрани нас от зла мира сего. Не о том молится Господь, чтобы не было у нас скорбей и искушений, но чтобы мы сохранили свою веру в чистоте и непорочности, пройдя через все.

Сегодня мы, может быть, больше, чем когда-либо, нуждаемся в том, чтобы защитил нас Сам Господь. Мы погибнем, если Ты, Господи, не сохранишь нас. Но чем страшнее испытание, тем драгоценнее сияет истина, тем совершеннее радость. Сам Господь молится за нас, чтобы радость наша была совершенной. В этом смысл всего, что совершается в человеческой истории, в жизни каждого из нас. В этом смысл Его пришествия к нам. Бог желает, чтобы у нас была полнота радости, чтобы эта радость была у нас вовеки. Христос наша радость. И без Него всякая радость меркнет и становится быстро своею противоположностью.

Христос наша радость, и потому радостью нашей должен стать каждый человек, как для Него радость — каждый человек. И потому преподобный Серафим каждому приходящему к нему говорит: «Радость моя, Христос воскресе!». Оттого что Христос воскрес, это принадлежит всем людям. Каждый человек — радость для Господа, и для нас в Господе каждый человек должен стать радостью. Потому апостол Иоанн Богослов говорит, и в этом заключается богословие святых отцов: «Для меня нет большей радости, чем видеть детей своих, ходящих в истине» (3 Ин. 1, 4).