От них же первый есмь аз

Детально: от них же первый есмь аз - со всех открытых источников и разных уголков мира на сайте 1000-molitv.ru для наших уважаемых читателей.

Оглавление [Показать]

Братья и сестры, здравствуйте! У меня есть большое желание почитать с вами некоторые слова из послания апостола Павла к Тимофею. Это не послания, обращенные к общине, а послания, обращенные к личности. Они имеют совершенно иной окрас. Когда ты пишешь всем, говоришь на проповеди, например, это одно. Когда ты говоришь на исповеди, один на один, это совершенно другое.

И вот послание к Тимофею, а также к Титу, это такие «лицом к лицу», «один к одному», а мы с вами стали очень индивидуалистичны, мы чувствуем самоценность, эпоха нас учит, новейшая эпоха раскрыла ценность личности. Не народы ценны, не большие политические образования, а именно человек важен. Раньше рисовали только королей и военачальников, а потом начали рисовать прачек, балерин, блудниц… Простой человек стал объектом внимания, раньше такого не было. Простой человек и его тревоги, его болезни, его страдания. В этом смысле послания Павла к Тимофею и к Титу важны тем, что они обращены к личности, а не к общине. Поэтому я буду читать в ближайшие дни Тимофея, и сегодня, поскольку я уже преамбулой занял большую часть времени, отведенную на один ролик, то прочтем сегодня следующее: «Верно и всякого приятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир грешников спасти, с которых я первый». Эти слова мы читаем перед причастием, когда складываем руки.
Вообще, когда мы причащаемся, мы исповедуем символ веры Петра и Павла. Помните молитву перед причастием? «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго… пришел в мир грешников спасти». Вот до сих пор – это слова апостола Петра. 16 глава Матфея, Христос спрашивает: «За кого меня люди считают?» – «Ну, за Иеремию, за Илью, за кого-то там еще…» – «А вы за кого?» И Петр говорит: «Ты Христос, Сын Бога Живого, пришедший в мир грешников спасти». Там этих слов нет, но «Ты Христос, Сын Бога Живого». И вот мы читаем: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос пришел в мир грешников спасти, от них же первый есмь аз» – это уже Павел говорит. Т.е. когда мы причащаемся, мы читаем символ веры апостолов Петра и Павла. Так сочетается петропавловский символ – Ты Христос, Сын Бога Живого, пришедший зачем? Грешников спасти. Каких грешников? Всяких. А кто из них главный? Я. Вот Павел и говорит Тимофею: «Для того я и помилован, что я гнал церковь Божью, я недостойный человек, для того и помилован, чтобы Иисус Христос во мне первом показал долготерпение и пример тем, которые будут веровать после к жизни вечной. Царю же веков нетленному, невидимому, единому премудрому Богу честь и слава во веки веков. Аминь». Итак, Христос пришел в мир грешников спасти, от них же первый есть я. Это Павел говорит, и это же мы повторяем. Между прочим, все наши молитвы сшиты из цитат Писания. И я уже давно вынашиваю мысль доказать это на практике и показать, что все, что мы читаем на литургии, утренних, вечерних молитвах, – это все компиляция из священных текстов. Но пока у меня руки до этого не дошли и времени пока не хватило. Но имейте в виду, что все, что мы на литургии говорим, пронизано так или иначе текстами Священного Писания. То-то и странно, что мы молимся словами Священного Писания, не зная самого Священного Писания. Так что мы сегодня к Тимофею из первой главы взяли одно словечко. Верно слово и всякого приятия достойно, что Христос Иисус пришел в мир грешников спасти, от них же первый есть я. Это мы читаем даже каждый раз перед причастием. Пока хватит, спасибо, до свидания.

Протоиерей Андрей Ткачёв

В четверг страстной седьмицы во время последней трапезы с апостолами Христос установил Таинство Святого Причастия. Сын Божий угощал сотрапезников хлебом и вином. Они символизировали плоть и кровь Христа, его жертву во имя всех грешников, живущих на земле. Эта снедь вскоре превратилась в основу для проведения церковного таинства Причащения.

от них же первый есмь аз

Во время Божественной Литургии верующие произносят речи раскаяния и прошения Господу. Молитва Вечери Твоея Тайныя перед причастием из покон веков является традиционной для проведения обряда. Сие песнопение помогает очистить душу и обрести покаяние, столь необходимое христианину для проведения таинства Причастия.

В чем помогает молитва Вечери Твоея Тайныя

Православный христианин должен помнить, что Отец Небесный ― это защита и опора в жизни любого мирянина. Не нужно стесняться просить Господа, ибо он милосерден и праведен. Молитва Вечери Твоея Тайныя  читается в случаях:

  • В горестях и печалях. Дает возможность поговорить с Богом о жизненных трудностях.
  • В стремлении очиститься от грехопадения и получить прощение Господне.
  • На кухне или в столовой перед совершением трапезы. Благословляет на приготовление и принятие пищи. Выражает благодарность Господу за возможность вкушать яства.

Когда и как молиться

от них же первый есмь аз

В Чистый четверг в ходе Литургии при участии в церковном таинстве причащения нужно читать молитву Вечери Твоея Тайныя.

Во время пения молитвы перед причастием важно чувствовать умиротворение и гнать от себя любые дурные помыслы. По православным канонам человек пришел в мир для доброты и любви к ближнему своему.

Голос должен идти из глубины сердца верующего, освящая душу христианина светом истины и прощения.

Произнося текст молитвы Вечери Твоея Тайныя нужно вспоминать о заклании Сына Божия, о его муках и чуде воскрешения

При этом следует всей душой стремиться слиться воедино с образом Христа.

Не лишним будет и каждодневное произношение молитвы, ибо дарует она плоды милости Божией. А именно:

  • Осеняет благословлением пищу и потому может использоваться каждый раз перед трапезой.
  • Дает стойкость духа смирения и утверждает верующего в покаянии.

Текст молитвы

Верую, Господи, и исповедаю, якоТы еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедший в мир грешные спасти, от них же первый(ая) есмь аз. Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия самая есть честная Кровь Твоя. Молюся убо тебе: помилуй мя и прости ми прегрешения моя, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением,и сподоби мя неосужденно причаститися пречистых Твоих Таинств, во оставлене грехов и в жизнь вечную.

Вечери Твоея Тайныя днесь, Сыне Божий причастника (причастницу) мя прими: не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобызания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во царствии твоем.

Да не во суд или во осуждение будет мне причащение Святых Твоих Таин, Господи, но во исцеление души и тела. Аминь.

Перевод текста молитвы на русский язык

Верую, Господи, открыто признаю, объявляю, что Ты поистине Христос, пришедший в мир грешных спасти, из которых первый (ая) , то есть самый(ая) большой(ая) есть я. Еще верую, что это есть самое пречистое Тело Твое, и эта самая есть честная Кровь Твоя. Поэтому молюсь тебе: помилуй меня и прости мне прегрешения, сделанные по собственной воле и сделанные против моего желания, которые сделал(а) словом или делом, знавши или не знавши, что это грешно.Удостой меня безнаказанно причаститься пречистых Таинств Твоих, для прощения грехов и получения вечной жизни.

Сын Божий, сделай меня участником (участницей) Твоей Тайной Вечери: я врагам Твоим не открою тайны, и не дам Тебе такого поцелуя, как Иуда, но как разбойник (покаявшийся на кресте) верую в Тебя и говорю Тебе: вспомни меня, Господи, в царстве твоем.

Господи! Пусть будет мне причащение Святых Твоих Таин не в осуждение или наказание, но во исцеление души и тела. Аминь.

(

оценок, среднее:

из 5)

На Вербное ели корюшку. Корюшка – это такая рыбка. Невзрачная, но ароматная.
Пахнет первым весенним огурцом.
Когда-то огурцы на столе только весной появлялись.

Корюшка – этакий символ Петербурга.
Как Путин.
Или как Медный всадник.
Весенний символ. Весна в Петербурге пахнет корюшкой.

Бабушка – моя теща – долго смотрела, как зять – то есть я – радостно потребляет корюшку. И, покачав головой, спросила:
– Студень на Пасху сделать?

от них же первый есмь аз

photosight.ru. Фото: Игорь (Arctium)

Теща моя готовит чудесно. Лучше моей тещи готовит только моя жена. Точнее, я бы сказал: к этим двум женщинам по части кулинарии у меня претензий нету.

На Страстной бабушка едет на рынок. На рынке она идет к тетеньке, у которой уже лет тридцать покупает мясо на студень.
И покупает она там, представьте себе, не голяшку. Разумеется, не голяшку, в которой одни жилы, а мяса самая малость. И, конечно же, не кострец и не оковалок. Слишком дорого и никакого навара.
Нет-нет, на рынке бабушка покупает только подбедерок и, конечно же, мостолыгу. От них в бульоне самые крепость и густота. А тоненькие мясные волокна придают студню неизреченную нежность и чудесный воздушный узор.
Студень варится ночью. Несколько долгих часов. Потом под утро в него кидают лук и морковку. И зеленую сельдерюшку. И какие-то белые душистые корешки.

Обещание студня на Пасху – это внушает! Это укрепляет уверенность в завтрашнем дне. Дает силы бороться с унынием навалившегося бытия.

Просыпаясь в Великий Понедельник, отвозишь в школу детей, далее следуешь в храм на Преждеосвященную и согреваешь себя надеждой:
– Шесть дней до студня.

На службе стараешься о студне не думать.
Тропари часов с земными поклонами усердно содействуют таковому воздержанию.
Под невнятное чтение псалмов, однако, мечтания вновь пробуждаются. И незаметно доходят до высочайшей точки.
В воздухе уже пахнет чесноком и мясным бульоном.
Рука тянется в поисках вазочки с хреном.
Волокна мяса застревают между зубами.
Тщетно пытаешься извлечь их оттуда языком.

Евангельские чтения возвращают сознание на место. Мысли о студне отступают.
Молитва Ефрема Сирина загоняет чревоугодливые помыслы куда-то в район солнечного сплетения. Где они и прячутся до нового чтения псалмов.
Дальше студень не раз еще пытается взять реванш на «изобразительных». И даже прорывается на саму Преждеосвященную.
Здесь на выручку приходит «Да исправится молитва моя». Причем Бортнянский содействует борениям со студнем эффективней, чем прочие композиторы.
«Исход» укрепляет слабеющие силы подвижника. Книга Иова не оставляет студню ни малейшего шанса. На «Ныне Силы небесные…» наступает долгожданная тишина.

Вечернее богослужение в эти дни немногословно и аскетично. «Се жених…» и «Чертог твой…» покаянной своею красотой умеряют пыл разыгравшегося сластолюбия.

Выходя на улицу с утрени, видишь алый закат над заливом.
Обалдело зажмуриваешься.
Вдыхаешь невский весенний воздух.
Чувствуешь запах корюшки.
И на выдохе, не выдержав, произносишь:
– Пять дней до студня.

Во Вторник история повторяется. Но повторяется уже с вариациями. Вариациями на важнейшие для Великого Вторника темы. Куда поехать летом отдыхать.
«Иже на всякое время, на всякий час…» Жена, разумеется, хочет на Майорку. А я предпочел бы Крит. На Крите живут Православные. А мы, Православные, Православных любим.
«Иже в шестый день же и час…» прерывает благочестивые размышления о Крите.
После земных поклонов мысль успокаивается, затихает. Но с началом девятого часа возвращается обратно на Крит.
На Крите живут греки. Там много старинных храмов. Там красивые горы. По горам раскиданы уютные живописные белые домики.
Как чудесно теплым критским вечером остановиться в такой вот деревеньке. На площади под огромным раскидистым платаном присесть за столик сельской таверны. И заказать. Что бы там заказать?
Ах, да:
ароматные дзадзики с критскими травами,
пахнущие дымом сувлаки на шпажках,
нежнейшее стифадо из молодой говядины
и критский салат из помидор, с козьим сыром и сушеным хлебом.
Ну, да и кувшин вина! Домашнего греческого вина!

«Иже в девятый час…» пытается вернуть тебя с земли обратно на небо.
Вечер Великого Вторника беспокойным балтийским ветром шепчет таинственно и влажно:
– Осталось четыре дня до студня.

Помыслы Великой Среды становятся богаче и разнообразней. К ожиданиям студня и мечтаниям о греческом лете неожиданно добавляются воспоминания о первой любви.
Они приходят на третьем часе.
Это было тридцать лет назад. И она была ужас как хороша.
Маленькая.
Тоненькая.
Со вздернутым носиком.
Я пригласил ее танцевать. А она мне отказала.
Я подарил ей цветы. А она их выбросила в окно.
Нет, все-таки она была дура. Потому что взаимностью ответить не сумела.
Да и что бы я делал, если б она ответила?

«Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!»
Последняя в Великом посту кафизма перемежается целомудренными размышлениями.
Размышлениями о том, что, впрочем, и эта девушка в синей кофточке и белом платке, которая стоит перед тобой в очереди на исповедь, значительно уступает той, не принявшей тебя, давнишней.
Маленькой.
Тоненькой.
Из двадцатого века.
Ну, и не о чем тут размышлять. Не о чем.
«Помяни мя, Владыка, егда приидеши во Царствии Твоем!»
Все. Опускаемся на колени.

А вечер Великой Среды уже приговаривает чуть слышно:
– До студня осталось три дня.

Великий Четверг кажется водоразделом. После Тайной Вечери мысли о студне, Крите и первой любви, словно конница фараона, тонут в волнах приближающейся Великой Пятницы.
Вечером, когда Двенадцать Страстных Евангелий прочитаны, в храме наступает какое-то особенное безмолвие. Люди прячут глаза. Молчат. Изредка кивают знакомым, прощаясь.
Голоса дрожат. У многих на глазах слезы.

В неподвижном вечернем воздухе повисает главное:
– Все. Приехали. Мы Бога убили.

И кажется уже невозможным прошептать даже в мыслях:
– До студня осталось два дня.

…отчего же невозможно? Вполне возможно…

В Пятницу вечером, раздавленный погребением Господа.
И какою-то всеобщею открывшейся Вселенскою тишиной.
С сердцем сокрушенным возвращаешься из храма.
– Кого погребли? Кого похоронили?
– Да, Бога! Бога, убитого нами же.

Вернувшись домой, берешь телефон. И, на всякий случай, звонишь теще:
– Ну, как там студень? Варится? Не купить ли хрену?

*****

На Пасхальной трапезе собирается наш приход.
Мы не очень много знаем друг о друге. Мы редко общаемся вне храма.
Но в Пасхальную ночь, как никогда понимаешь, что мы вместе. Что мы – Церковь. Мы – община. У нас такая общая радость! У нас такое общее ликование о Воскресшем Господе!

Хочется, подобно иерусалимскому арабу, посадить всех наших прихожан на плечи и бегать по городу, крича на весь белый свет:
– Христос Воскресе! Люди! Что же вы спите! Что ж вы прильнули к своим телевизорам! Выходите! Хотя бы откройте окна! Радуйтесь с нами! Потому что воистину Воскресе Христос!

И вот мне хочется для этих родных людей произнести на трапезе слово. Разделить с ними эту радость. Рассказать им про то главное, которое не дает молчать.
Просишь благословения у отца настоятеля. Поднимаешься из-за стола и говоришь. Говоришь примерно так:

– Вы знаете, прошедший пост, и наступившая Пасха в очередной раз показывают нам, что Бог любит нас совершенно просто так.
Безо всякой причины.
Ни за что.
У Него просто нету причины нас любить.
Ни-ка-кой.

Наш пост был не пост.
Наша молитва – не молитва.
Наша скорбь – не скорбь.
И радость – не радость.

Ему не за что нас любить.

Каждый раз в Великую Пятницу я задаюсь таким вот вопросом:
А зачем Он по Воскресении снова пошел к апостолам? Зачем? Почему Он не пошел к другим?
Они же Его предали? – Предали.
Они Его бросили и разбежались.
Спросите любого современного человека, чего вы никогда не простите ближнему? Он ответит: предательства.
Мы не мыслим сами себя предателями… Понимаете? Ну, никак не мыслим.

А зачем Он обратил римского воина? Воина, который ребра пронзил Ему копьем.
Мы не мыслим себя мучителями…

А для чего Он исцелил Малха? Да-да, для чего он исцелил Малха, который пришел схватить Его в Гефсиманском саду?
Мы не мыслим себя преследователями Проповедующих Правду…

А Павлу-гонителю зачем Он явился? Зачем?
Мы не мыслим себя гонителями Истины…

Но кто же мы тогда такие, хотелось бы понять? Наше-то какое место во всей этой истории?
Вот мое лично место? Какое?

Есть такая молитва, которую многие из нас произносят каждую неделю. Некоторые – хотя бы раз в месяц. А кто-нибудь – раз в год. Каждый по-разному, но мы, христиане, все ее когда-нибудь произносим.
Это молитва Иоанна Златоуста «Ко Святому Причащению».
В ней есть одна фраза, которая звучит, как приговор.
«От них же первый есмь аз».
Помните? Помните?

«Пришедый в мир грешныя спасти» – это про нас. Это мы признаем. Это – как утешение.
А «От них же первый есмь аз» – это как приговор. И это вряд ли про нас.

Но поскольку слова молитвы начинаются с нашего обращения непосредственно к Богу:
«Верую, Господи, и исповедую», –
то шансов отмолчаться нету. Приходится разбираться.
Я что? Я действительно перед людьми и перед Богом исповедую, что я первый из грешников?
Или я притворяюсь и вру?
Так вру? Или исповедую?
И что я, собственно, исповедую?

А вот то, что не «один из». Понимаете?
И даже не «один из первых».
Я просто первый!
Я – первый грешник!
Я – худший!
Я!

Апостолы разбежались? Нехорошие апостолы?
– От них же первый есмь аз!

Петр отрекся трижды?
– От них же первый есмь аз!

Воин пронзил сердце Христово?
– От них же первый есмь аз!

Павел гнал Христа?
– От них же первый есмь аз!

Дальше – хуже.

Иуда предал Христа?
– От них же первый есмь аз!

Пилат предал Его на пропятие?
– От них же первый есмь аз!

Воины терзали плетками Его тело?
– От них же первый есмь аз!

Каиафа всеми неправдами добился Его смерти?
– От них же первый есмь аз!

Я – хуже, чем Каиафа…

Вот мы с вами сейчас встречали воскресшего Христа. И читали эту самую молитву. Завидев своего Спасителя, мы ему честно и сокрушенно признались:
Мы были худшими, Господи!
Мы были хуже, чем твои мучители.
Мы были гаже, чем твои предатели.
Перед Тобой, Господи, совершенно никчемный материал. Совершенно никчемный! Неужели Ты этого не видишь? Теперь я понимаю, почему Ты пошел к апостолам. Потому что мы еще хуже. Так зачем же Ты пришел к нам?

– Неужели Ты не видишь, что Ты мне не нужен, Господи! – хочется мне заорать Ему, стоящему на пороге.
– Мне даже студень дороже Тебя! Простой говяжий студень!
– За миску студня я бы продал Тебя! Даже не за сребреники, а всего лишь за студень!
– Выйди от меня, Господи! Потому что я – первый грешник!
– Я – худший!
– Я!

– Отче, – хочется мне прошептать Ему. Ему Воскресшему! Входящему к нам во Славе!

– Отче! Я согрешил против Неба и пред Тобою, и уже недостоин называться сыном Твоим!

от них же первый есмь аз

photosight,ru. Фото: Сергей М.

А Он? А Он, представляете? Подходит. Обнимает меня за плечи. Прижимает меня к Себе, гладит по голове и говорит:
– Да, ладно, сынок…
Просто ты был мертв и ожил.
Пропадал и нашелся.
Принесите ему лучшую одежду.
Заколите откормленного теленка.
Станем есть и веселиться!
Кстати, бабушка просила передать тебе студень.

Вот такой у нас Бог. Понимаете?
Вот такой!
И слава Ему во веки!
Аминь!

Христос Воскресе!

Читайте также:

Про гедонизм

Восьмая заповедь

Именно люди с серьезными ограниченными физическими возможностями находятся в эпицентре Церкви и православной веры , а те, у кого все так сказать нормально – руки-ноги-глаза-уши – все на месте и фунциклируют –  сбоку, во втором ряду.

И это не в том смысле сейчас, что скорби и страдания очищают и возвышают душу и все такое, а в самом прямом историческом и конкретном смысле.

Православная вера – это вера инвалидов.

Всем известно, что Символ Веры (почти во всех своих членах) составлен на Первом Вселенском Соборе.

А этот собор был уникальным для Церкви.

Дело в том, что он состоялся буквально через полтора десятка лет после окончания страшнейших гонений Диклетиана и Максимиана, и только через год после окончания гонений Ликиния(Лициния).

И вот как описывается этот собор древним хронистом (каковое описание заимствовано св.Димитрием Ростовским в житии св.Павла Неокесарийского):

“Когда император Константин Великий, оставив Рим, окончательно воцарился на востоке и в указе по этому случаю выразил желание, чтобы все его подданные были христианами, тогда всем, кто за имя Христово был в изгнании и заточении, дарована была свобода, и каждый возвращался на свою родину. Тогда же и святой отец наш Павел, тоже отпущенный на свободу, занял свой святительский престол и просиял благочестием, как и прежде, когда был еще отшельником, присутствуя наряду с прочими 318 святыми отцами на I Вселенском соборе, бывшем в Никее , святой Павел был там одним из тех, которые носили на теле своем язвы Господа Иисуса: из присутствовавших на соборе отцов иные лишены были рук, иные – ушей, иные – носа, другие – глаз, или имели какое-либо другое повреждение на теле; одни за Христа претерпели биение, преломление костей, истерзание суставов, другие перенесли огненное опаление и строгание телесных своих членов. Среди них и блаженный Павел являлся доброчестным страдальцем за веру Христову, так как и он имел на себе следы палочных побоев и святые руки его обожженные были сведены и не действовали”

Так что Первый Вселенский Собор в своем большинстве был собором епископов-инвалидов, и наш Символ Веры в самом прямом историческом смысле – Символ Веры людей с ограниченными возможностями.

Оценка 3.3 проголосовавших: 30
ПОДЕЛИТЬСЯ

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Please enter your comment!
Please enter your name here