Серафим тяпочкин биография

В Википедии есть статьи о других людях с именем

Серафим

.

Архимандрит Серафим (в миру Дмитрий Александрович Тяпочкин; 1  августа 1894, Новый Двор, Варшавская губерния — 19 апреля 1982, Ракитное, Белгородская область) — архимандрит Русской православной церкви, настоятель Свято-Николаевского храма в посёлке Ракитное Белгородской области.

Биография

Родился 1 (13) августа 1894 года в городе Новый Двор Варшавской губернии в дворянской семье.

В семь лет был принят в духовное училище. В 1911 году поступил на учёбу в Холмскую духовную семинарию. Там он окончательно утвердился в стремлении к пастырскому служению. На духовное формирование юноши значительное влияние оказал ректор семинарии архимандрит Серафим (Остроумов).

Как лучший воспитанник в 1917 году направлен стипендиатом в Московскую Духовную Академию, где проучился до закрытия академии весной 1919 года.

В 1919 году Дмитрий познакомился со своей будущей супругой. В 1920 году они обвенчались.

В 1920 году епископом Евлампием (Краснокутским), викарием Екатеринославской епархии, рукоположен в сан диакона.

18 октября того же года в Тихвинском женском монастыре города Екатеринослава епископом Евлампием, викарием Екатеринославской епархии рукоположен в сан пресвитера.

Начал служение священником в 1921 году в селе Михайловка Солонянского района Днепропетровской области в должности благочинного церквей Солонянского района. В должности благочинного состоял до 1936 года.

В годы церковных нестроений деятельно отстаивал чистоту православного учения в борьбе с обновленчеством, самосвятством и прочими антицерковными направлениями.

В 1933 году от туберкулеза скончалась любимая супруга отца Димитрия, Антонина Викторовна. Батюшка в больнице приобщил её Святых Христовых Тайн. На его попечении остались три несовершеннолетние дочери.

В 1940 году арестован в селе Михайловка Солонянского района Днепропетровской области за тайное совершение богослужения на дому. Осуждён к 10 годам лишения свободы. Отбывал заключение в городе Игарка Красноярского края.

По окончании срока заключения в 1950 году получил ещё четыре года ссылки. Ссылку отбывал в Казахстане, в районе озера Балхаш. В 1955 году по ходатайству Георгия — мужа младшей дочери Антонины — отцу Димитрию отменили ссылку, и он вернулся в Днепропетровск.

После отбытия срока направили служить в отдаленное село Днепропетровской епархии Верхний Токмак Запорожской области.

В 1960 году назначен священником храма в селе Михайловка Криничанского района Днепропетровской области. В том же году служил настоятелем в кафедральном соборе Днепропетровска, где к нему сразу же потянулись люди. Это не устраивало власти, и при первом же удобном случае уполномоченный забрал регистрацию и велел в течение двух дней покинуть город.

Отец Димитрий отправился в Москву, где владыка Стефан помог выяснить, что регистрацию можно восстановить. Регистрация была восстановлена, но без права служить в Днепропетровской епархии.

В течение месяца батюшка ночевал на вокзале. Наконец, получив назначение в Архангельск, в приемной у Патриарха Алексия I он встретился с владыкой Леонидом (Поляковым), и тот пригласил его служить в Курско-Белгородскую епархию, направив в село Соколовка Корочанского района, в храм Успения Пресвятой Богородицы.

Монашество

Стремясь послужить Церкви Божией в иноческом сане, отец Димитрий подал епископу Леониду прошение о желании принять иноческий постриг: «Если не будет с моей стороны нарушением послушания, то дерзаю просить при постриге мне святое имя Преподобного Серафима Саровского, которого с детства почитаю небесным покровителем. В назначении меня его святейшеством в Курскую епархию, земную родину Преподобного Серафима, тоже вижу промысел Божий».

26 октября 1960 года в селе Соколовка епископ Курский и Белгородский Леонид (Поляков) совершил постриг протоиерея Димитрия в монашество с именем Серафим. В 1961 году иеромонах Серафим был возведен в сан игумена.

14 октября 1961 года назначен настоятелем Свято-Николаевского храма в посёлке Ракитном Белгородской области. Настоятелем этого храма он остался до конца своих дней.

В 1970 года он был удостоен сана архимандрита.

Архимандриту Серафиму была присуща любовь к богослужению, благоговейная строгость в исполнении церковного устава. В алтаре старец пребывал в трепетном страхе, литургию совершал в неизменно благоговейном состоянии. Спал он совсем немного.

Отошёл ко Господу в полной тишине в 17 часов 30 минут 19 апреля 1982 года, на второй день Светлого Христова Воскресения.

После смерти схиархимандрита Серафима рейсовые пассажирские автобусы на Ракитное были отменены, на поезда московского направления из Крыма и Кавказа не продавали билетов до Белгорода. Несмотря на все чинимые властями препятствия, провожать старца собрались сотни людей. Могила о. Серафима находится вблизи Свято-Николаевского храма в Ракитном.

Почитание

Ещё при жизни почитался как старец. Сохранились свидетельства об исцелениях по молитвам батюшки и случаях его прозорливости.

В 2007 году архимандриту Серафиму (Тяпочкину) открыли памятник в посёлке Ракитное, где он прослужил 21 год. На постаменте выбиты слова архимандрита Серафима: «Пребывающий в Боге — пребывает в любви».

В настоящее время идёт подготовка к канонизации архимандрита Серафима.

Примечания

Литература

• Софроний (Макрицкий, иеродиакон). Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин). 1894—1982. — М. : Техинвест-3, 2004. — 448 с. : портр.
• Духовная жизнь начинается с покаяния. — М.: Православный приход храма Святаго Духа сошествия на Лазаревском кладбище, 2012. — 384 с. — 3500 экз. — ISBN 978-5-98891-5. (Одна из глав повествует об удивительном старце-подвижнике нашего времени архимандрите Серафиме (Тяпочкине))

Ссылки

• Архимандрит Серафим (Тяпочкин): «…Я священник, служить намерен»
• Пророчества архимандрита Серафима (Тяпочкина)
• В. Григорян. Стояние Серафима (Тяпочкина). Газета «Эском — ВЕРА».
• Святые и мученики XX века. Старец Серафим Тяпочкин.

19 апреля 1982 года на Светлой пасхальной неделе умер архимандрит Серафим Тяпочкин – один из самых известных старцев «советской эпохи»

«Умер какой-то святой»

В Пасхальные дни в небольшое село Ракитное Белгородской области, где жил и служил о. Серафим, невозможно было попасть: автобусные рейсы отменили, как объявляли власти, «из-за большой аварии», билеты на поезда московского направления до Белгорода перестали продавать. Причину в билетных очередях объясняли так: «Говорят, в Белгороде умер какой-то святой».

«Ты сухого привезла, шкелета»

В село Ракитное старец приехал в 1961 году после 15 лет лагерей и ссылок. Староста Никольского храма Мария, недовольная непредставительным видом нового настоятеля, выговаривала и даже била Екатерину Лучину, хлопотавшую о новом священнике: «Ты сухого привезла, шкелета!». Вскоре староста Мария умерла. Шла со службы, случился приступ, она упала лицом в грязь и уже не поднялась.

В доме, где поселили батюшку, было не топлено, он сидел на полу и обмакивал в консервную банку сухарь. А рядом, в храме, из разбитого купола шел снег.

Электричества не было, свечей вначале тоже. Богослужения разрешили только в ночное время, — чтобы от работы в колхозе народ не отвлекать. Отец Серафим, знавший службу наизусть, служил в совершенной темноте, причем всегда произносил проповедь. Позже внук спросил его: «Для кого же ты говорил?». Батюшка ответил: «Но ведь в темноте кто-то мог быть. Для них и говорил».

Священник ради Иисуса, а не хлеба куса

Архимандрит Серафим (Тяпочкин, 1894-1982) родился в дворянской семье, в Варшавской губернии: отец надворный советник, отставной полковник Александр Иванович Тяпочкин, мать Элеонора Леонардовна, в девичестве Маковская из знатного польского рода, дочь премьер-министра Польского правительства, перешедшая в Православие.

Отец часто брал с собой на богослужения в духовное училище. Митя обратил внимание на образ преподобного Серафима Саровского, а затем сказал отцу, что хочет быть таким же, как он. Через 50 лет, подав прошение о постриге, о. Дмитрий приписал: «Если не будет с моей стороны нарушением послушания, прошу дать мне при постриге святое имя преподобного Серафима Саровского, которого с детства почитаю своим небесным покровителем». Просьба была исполнена.

Дмитрий Тяпочкин окончил духовное училище, Холмскую духовную семинарию, а в 1917 году был зачислен в Московскую духовную академию, но ее закрыли в 1919 году.

Дмитрий уезжает на юг России в Екатеринославскую область и работает учителем. Там он встретил свою будущую жену Антонину, преподававшую в школе математику.

В 1920 году молодые обвенчались. Брак был счастливым. У о. Дмитрия и Антонины родилось два сына и три дочери.

В 1920 году Дмитрия рукоположили в иерея. Времена были тяжкие, гражданская война, церковная смута, и о. Дмитрий отказывается от денежных пожертвований за исполнение церковных треб: крещения, венчания, отпевания. Двое его сыновей во младенчестве умирают с голоду.

В 1933 году, в 39 лет о. Дмитрий овдовел: от туберкулеза умерла матушка Антонина. О. Дмитрий остался один с тремя дочерьми-подростками. Подрабатывал сторожем. Не раз ему предлагали уйти на светскую работу, как это сделали шесть пастырей его благочиния, устроившись бухгалтерами, служащими. Отрекались от Бога и через газету. О. Дмитрий говорил: «Всегда служить – мой пастырский долг, а трудно сейчас всем».

«Скорблю о себе, скорблю о детях своих, о пастве своей»

В 1941 году отца Дмитрия арестовали и отправили в лагерь на 10 лет за «религиозную агитацию». Но и в лагере он продолжает служить: исповедует, крестит, отпевает, даже венчает. Потихоньку совершает богослужение наизусть, отвечая на самые разные вопросы. Заключенные не только хранили тайну его служения, но и бывшие уголовные преступники создали из своей среды «охрану» для батюшки.

Находясь в ссылке, батюшка писал родным: «Душа моя скорбит смертельно. Вспоминая Гефсиманский подвиг Иисуса Христа, нахожу утешение и своей скорбящей душе… Скорблю, скорблю тяжело; скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и ожидающих моего возвращения ныне. Но совершилось то, о чем я горячо и усердно молил Господа, “да мимоидет от меня чаша сия”»

Но именно в эти тяжкие годы о. Дмитрий чувствовал, что он, как чаша, постепенно, по каплям, наполняется благодатной, данной свыше любовью к Богу и людям.

А вместе с тем становится простым и совершенно не помнящим зло, которое ему причиняли.

Время заключения приближалось к завершению. Следователь поинтересовался у отца Дмитрия о его планах после освобождения. Батюшка ответил: «Я священник – служить намерен». «Ну коль служить, так посиди у нас еще немного», — рассудил следователь и прибавил пять лет. О. Дмитрию предлагали уйти от Христа тихо. Он мог сказать: устроюсь как-нибудь. Но о. Дмитрий ответил как исповедник.

«Я горел желанием возвращения в родные места, желанием видеть родных, дорогих и близких, но, увы, получил назначение в Красноярский край, — писал о. Дмитрий в письме духовной дочери. —  … Старость моя не приспособлена к таковой жизни. Приближается зима, суровая и продолжительная. Да будет воля Твоя. Верю, что Господь всегда со мной, служителем Его. Верю, что Он не оставит меня».

Пасха в лагере

В келье архим. Серафима в Ракитном. Фото с сайта pravlife.org

На месте ссылки о. Дмитрия недалеко был действующий храм. Однажды на Пасху произошло событие, о котором батюшка всегда рассказывал со слезами. О. Дмитрий зашел в храм, вдруг к нему подошел настоятель, пригласил в алтарь, дал облачение, и они вместе служили пасхальную службу.

Как выяснилось, настоятелю этого храма отцу Митрофану во сне было откровение о том, что остриженный узник в телогрейке, стоящий в дверях храма, — священник, и повеление пригласить его служить. После этого богослужения отец Митрофан неоднократно приглашал ссыльного священника ему сослужить, рискуя собственным положением и свободой.

Там, где белые медведи

В лагере стало известно, что «заключенный Тяпочкин» служил в храме. О. Дмитрия вызвали к начальству и предложили «отречься от Бога». После отказа о. Дмитрия сослали выше по Енисею, на лесосклад, «туда, где белые медведи» — как он потом рассказывал. Заключенные прощались с о. Дмитрием, потому что знали: туда отсылают неугодных лагерному начальству на смерть и еще никому не удалось возвратиться.

«Везли нас водой, затем выбросили на берег, где только небо, снег и лес, — вспоминал батюшка. – Слава Богу, что я с детства приучился мало есть, крошку съем с молитвой и подкреплюсь, а другие от недоедания умирали. Я был так слаб, что даже не мог ничего поднять. Тогда мне сказали: а ты, поп, сторожи лес, чтобы его не украли. А кому его красть? Я понял, что обречен на погибель, на растерзание зверям…

И вот однажды увидел, что на меня идут медведи. Я поднял два креста.

Стою с этими крестами, медведи подошли совсем близко ко мне и остановились. Посмотрели на меня, стали озираться по сторонам и ушли. Так крестами я спасся».

Пастырь в поисках места службы

Только в 1956 году о. Дмитрия освободили. Он вернулся совершенно больным: легкие отбиты, поражены все внутренние органы, хроническая простуда, удушающий кашель.

Когда его старшая дочь Нина Дмитриевна, сама врач, побывавший на войне, увидела отца после ссылки, — упала в обморок.

— Что ты будешь делать дальше? — спросили его родные. – Конечно, служить Богу, — ответил о. Дмитрий. – Папочка, отдохни, полечись. Мы так устали от прошедшей войны, только тебя нашли, а ты опять уходишь!. – Я всегда был и буду с вами,  мои родные сиротки, всегда, — отвечал о. Дмитрий.

После ссылки о. Дмитрий служил в нескольких храмах и отовсюду его снимали за «популярность у народа», и в конце концов запретили служить. В такой ситуации разрешение мог дать только патриарх. Отец Дмитрий поехал в Москву.

Целый месяц жил на вокзале, ожидая аудиенции у патриарха, пока в приемной патриарха епископ Курский и Белгородский Леонид (Поляков) не пригласил его служить в своей епархии.

А через некоторое время о. Дмитрий был переведен на приход в Свято-Никольский храм села Ракитное, где прослужил до самой смерти. В 1960 году о. Дмитрий принимает монашество, оставаясь служить на приходе.

У него не было первых и вторых

Восстановление храма о. Серафим начинает не со стен и купола, не с хозяйственных хлопот, а с молитвы. «Казалось, надо бы, не мешкая, браться за ремонт, искать людей, средства, материалы. Но батюшка не прикладывал никаких видимых усилий, чтобы развернуть восстановительные работы. Только – каждодневная молитва», — вспоминала келейница арх. Серафима мать Иоасафа.

И со временем все стало налаживаться: пришли люди и сами предложили помощь.

Храм отремонтировали, провели электричество, а один из лучших иконописцев нашего времени арх. Зинон (Теодор) расписал стены и купол храма. Вскоре образовался приход.

«Все люди без исключения имели право на его любовь, — писал духовный сын отца Серафима. – У него не было первых и вторых, все были первых, все желанные; каждый человек – образ и подобие Божие, значит, он достоин уважения и любви».

Для всех, кто окружал отца Серафима, опорой и поддержкой была его неиссякаемая молитва. Это чувствовали верующие и неверующие: местные сахарные заводы и предприятия работали без перебоев, на полях был отличный урожай, дожди выпадали в нужное время, в уборочную страду всегда стояла хорошая погода, тогда как в соседних районах выпадал и град и заморозок.

«Я не исцеляю, я молюсь»

Со временем о «монахе в миру», молитва которого выручает из самых сложных обстоятельств, стало известно далеко за пределами Белгородской области. Отчаявшиеся люди приезжали отовсюду, везли больных детей, родственников. Однажды к батюшке, шедшему в храм на службу, из толпы народа выскочила девочка со словами: «Исцели меня, отец Серафим!» Батюшка погладил ее по щеке и произнес: «Деточка, я не исцеляю, я молюсь».

«Всецелебная моя сила – Христос»! – восклицал в дни земной жизни великомученик Пантелеимон, и я, недостойный, тоже», — говорил о. Серафим. — Сколько раз приходилось исправлять ваши обращения с просьбой «исцелиться». Я только молюсь. И если  по молитве больные получают исцеления, скорбящие – утешение, то это от Господа. …Прежде же всего нужны вера и покаяние больного».

Но о. Серафим из опыта знал, что без помощи свыше человек не может по-настоящему ни видеть грехов своих, ни искренне, от сердца покаяться.

Поэтому сам, со слезами молил Бога о том, чтобы Господь послал благодать согрешившим. В общении с о. Серафимом человек постепенно начинал открываться, сам снимал свою маску, потому что с ним можно было только быть, а не казаться.

Он всем своим существом призывал тебя жить, быть живым и давал искру этой жизни. От него люди уходили согретыми, преображенными его миром и любовью.

Исповедуя, о. Серафим не давал епитимий, не делал строгих выговоров, не назначал особых молитвенных правил или постов, но умел дать почувствовать человеку его ценность в глазах Божиих, как-то донести до него Божию любовь, весть о Божей любви к нему лично. И в этом человек находил силы для жизни, для перемен.

Борьба с осуждением

Всей душой отец Серафим избегал греха осуждения и старался оградить от него своих духовных чад. Когда ему начинали рассказывать о нанесенном ущербе, обиде или оскорблении со стороны другого человека, старец просил молиться за обижающего.

Однажды представители советской власти, которых раздражало то, что в село Ракитное приезжает к отцу Серафиму много людей, приказали правящему епископу изменить сложившуюся ситуацию.

Архиерей прибыл на приход с инспекцией и обратился к духовным чадам старца: «Что вы сюда ездите? Какую вы тут святыню нашли? Святыни есть повсюду!»

Многих эти слова огорчили. За трапезой один из духовных чад отца Серафима хотел осудить архиерея, указать на его неправоту. Но как только он собрался произнести задуманное, батюшка его опережал словами: «Какой у нас хороший архиерей». За время обеда батюшкин защитник еще несколько раз пробовал «осудить» архиерея, но каждый раз батюшка ласково его предупреждал. А через некоторое время строгий владыка познакомился с отцом Серафимом поближе, исповедовался у него, и с тех пор стал его покровителем.

Когда общение с кем-либо теряло духовный смысл, батюшка часто выключался из разговора.

К нему приезжал священник, служивший «в верхах» и начинал рассказывать о «мелочах архиерейской жизни». Батюшка вставал из-за стола и уходил к себе в келью. Тогда священник приходил в келью батюшки и наклонившись над его ухом, продолжал свои рассказы, а о. Серафим засыпал.

Кротость батюшки была просто ошеломляющей. Был случай, когда строители, ремонтирующие храм в Ракитном, выпили в свой обеденный перерыв, захмелели и высказались в адрес проходившего мимо отца Серафима непочтительно. Свидетели этой сцены замерли. Но старец, неожиданно для всех, по очереди подошел к каждому рабочему, обхватывая его лицо руками, и целовал в обе щеки. Рабочие так изумились, что протрезвели, и немедленно отправились работать.

Любовь ко всей твари (про кота)

Как-то о. Серафим спросил у работающих на кухне при храме: «А где наш кот?». Ему ответили, что кот уже старый, беззубый, ловить мышей не может, к тому ж плешивый, проку от него никакого и потому его снесли в овраг. Батюшка помолчал, потом ответил: «Отыщите кота, вымойте, постелите ему чистую подстилку, и пусть живет на кухне, кормите его до самой смерти».

Весь храм плакал

Во время проповеди о. Серафим всегда плакал. И все плакали. Вспоминала одна из приезжавших к нему «за исцелением» матушка:

— Прихожу в храм, народу множество, сказали – жди конца службы, тогда о. Серафим выйдет. А я страдала головными болями, так голова болела, что ни работать, ни жить уже не могла. Ну, жду , служба дооолгая… И вот вышел старец говорить. Смотрю – говорит и плачет. И все вокруг плачут. Думаю, Господи, что за храм такой! А потом смотрю – сама плачу, прямо рыдаю, и от чего – не могу понять. Только хорошо мне! А потом батюшка со мной поговорил, велел прийти на исповедь, причаститься и обещал, что голова моя пройдет. И действительно, боли ушли!

Батюшка говорил на проповеди очень простые слова. Но действовали не сами слова, а Святой Дух касался сердец и сердце смягчалось.

О. Серафим сам вел жизнь настолько чистую, что ничто не вставало между ним и Богом и потому Бог был всегда с ним, а сила Божия, сила Святого Духа, изливалась через о. Серафима на всех людей, верующих, неверующих.

Духовные дети вспоминали, что когда о. Серафим говорил проповедь, время как бы останавливалось, и им казалось, что они лично присутствуют на казни Христа, видят Голгофу, апостолов, Матерь Божию. Это про таких священников говорил Иоанн Златоуст: «Священник только уста открывает, а Дух Святой говорит». Пребывание в Святом Духе, с Богом делало простую речь о. Серафима действенной, она трогала души, и душа приносила плоды.

Исцеление расслабленного

Однажды после окончания богослужения в храм принесли на носилках тяжелобольного мужчину, который совершенно не мог двигаться. Батюшка медленно приблизился к больному, побыл возле него и принес с алтаря напрестольный крест и елей. Помолившись над страдальцем, старец помазал его освященным елеем и осенил крестом. В тот же миг расслабленный почувствовал силы в своих мышцах и сел. Из церкви он уходил своими ногами, а родные ему лишь немного помогали. Некоторое время исцелившийся мужчина со своими спутниками жил возле храма, каждый приходил молиться, а в скором времени полностью вернулся к жизни. Очевидцем этого случая был священник Николай Хохлов.

«Нужно вымыть руки»

Один мужчина несколько раз пытался взять благословение у старца, но каждый раз тот его отправлял вымыть руки. Он шел, тщательно мыл руки, но получал тот же ответ. Наконец, мужчина не выдержал: «Батюшка, я ведь мыл руки, они чистые!..» Но отец Серафим мягко ответил: «Я вам не о физической чистоте говорю, вам надо покаяться и исповедоваться». Этот человек совершил тяжелое преступление и не раскаялся в этом.

Ответ трем молодым людям

О. Серафим скрывал свои духовные дарования: прозорливость, способность исцелять, которыми он, безусловно, обладал, по слову Господа: «именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы» (Евангелие от Марка, 16:14-18). Дар прозорливости помогал ему предельно сокращать время беседы с посетителями. Старец шел среди людей на улице или в храме, и, подходя к кому-то, давал ответ на вопрос, который еще не был задан.

Однажды молодому человеку, кандидату физико-математических наук, спросившего старца: почему теперь никто не идет в священники (приблизительно в 1975 году), батюшка с улыбкой ответил: «Вот Вы и идите». Вопрошавшим был не кто иной, как нынешний ректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета протоиерей Владимир Воробьев.

Такой же совет получили еще два гостя, сидевших тогда у батюшки за столом, – сотрудник Рублевского музея искусствоведения Александр Салтыков и выпускник физмата МГУ Николай Лихоманов. Протоиерей Александр Салтыков сегодня – настоятель московского храма Воскресения Христова в Кадашах, декан факультета церковных художеств ПСТГУ, старший научный сотрудник Центрального музея древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева. А Николай Лихоманов — епископ Рыбинский и Даниловский Вениамин.

«Никакого ощущения себя нет»

В келье архим. Серафима. Его митра, епитрахиль, поручи, книги. Фото с сайта pravlife.org

Отец Серафим не давал своему телу отдыха в привычном смысле. Во время сильного переутомления он лишь не более двадцати минут мог позволить себе подремать на кровати, а затем снова становился на молитву. Старец как-то признался: «Вот уже сил никаких нет, но только дошел до престола – «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа…» — и потом уже никакого ощущения себя нет, все легко и просто, только до этого места было тяжело».

В последние годы о. Серафим стал слабеть, порой в храм его везли на тележке. Несколько раз он бывал близок к кончине, но за него так молились и так плакали его многочисленные духовные дети, что о. Серафима оставляли на земле.

Во время тяжкой болезни о. Серафим сподобился посещения преподобного Серафима Саровского, святителя Николая и святой мученицы Варвары.

Великим постом 1982 года о. Серафим снова тяжко заболел и знал, что дни его на земле заканчиваются. Батюшка слег. Молитва его не прекращалась, хотя говорить он уже почти не мог. Его духовный сын Митрофан Гребенкин вспоминал: «Весь последний батюшкин Великий пост он лежал в постели, а я просидел у него. Так случилось, что все эти дни мне приходилось спасть урывками и я очень боялся, что не выдержу. К удивлению, почти и не хотелось спать, и я чувствовал себя очень хорошо. Батюшка все повторял: «Неусыпаемый ты мой».

Он лежал и все время молился. Это было видно по глазам, выражению лица, а иногда он тихо говорил: «Ты моя крепость, Ты моя радость, Ты мой Бог…».

Пасхальное прощание

На второй день Пасхи, в Светлый понедельник 19 апреля 1982 года завершилась земная жизнь отца Серафима.

Было послано более 100 телеграмм духовным детям, но немногие смогли приехать вовремя – на телеграммах оказалась изменена дата похорон. Но молитвы у гроба о. Серафима не прерывались. 21 апреля, в среду Светлой седмицы, архиепископ Хризостом (тот самый, которого не разрешил осуждать батюшка) отслужил Литургию и отпевание по пасхальному чину.

И главным возгласом пасхальной панихиды было не «плачу и рыдаю», а «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!».

Перед погребением владыке передали распоряжение властей, чтобы гроб с телом почившего не обносили вокруг храма, как положено по чину иерейского погребения. На что смелый владыка ответил: «Передайте им, что я сам знаю, как нужно совершать погребение!»

Гроб с телом батюшки был трижды обнесен вокруг храма и поставлен для прощания у могилы рядом с алтарем.

Было необычайно холодно для конца апреля – то шел мокрый снег, то сбивал с ног ледяной ветер.

Но пришедшие проститься с любимым старцем помнили его слова: «Если обрету милость и благодать у Господа, то и тогда, по отшествии своем, стоя у престола Господа, я буду молиться о вас, мои дорогие дети», — и сердце согревалось.

Несвятой святой

Почему же такой человек, как старец Серафим, еще не прославлен? В комиссии по канонизации нет единодушного мнения.

Некоторых ее членов смущает то, что не сохранилось следственное дело отца Серафима.

Но днепропетровские областные архивы были вывезены немцами и частично уничтожены. Однако, если нет дела, то могут оставаться сомнения: «А не отрекся ли он от Бога во время пыток? А вдруг кого оговорил?»

И все же у нас есть подробно записанная жизнь старца Серафима, есть люди, которые его близко знали, есть свидетельства многих исцеленных им верующих. Книги о нем продолжают переиздаваться.

Вспомним: материалы к канонизации небесного покровителя батюшки, преподобного Серафима Саровского, начали собирать лишь через 50 лет после его кончины – в 1883  году, а прославили — после протеста почти всего Синода — только в 1903 году. И сколько споров было во время подготовки его канонизации. А ведь ученик не больше своего учителя.

Использованы материалы книги «Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин). Автор-составитель иеродиакон Софроний (Макрицкий), Москва, 2004 г.

01(14).08.1894 г. — 19.04.1982 г.

В апреле 1982 года, на Светлой седмице, на Белгородском направлении творилось что-то невероятное. Рейсовые пассажирские автобусы на Ракитное были отменены, на южные поезда московского направления не продавали билетов до Белгорода. В толпе у билетной кассы кто-то объяснял причину переполоха: «Говорят, в Белгороде умер какой-то святой».

В те дни у «людей в штатском» был серьезный повод для беспокойства: когда пришла весть о кончине старца, архимандрита Серафима (Тяпочкина), провожать его, несмотря на все чинимые препятствия, собрались сотни людей. Воплощенной любовью, — вот кем он был для всех, кто имел счастье знать его при жизни… Один из тысяч русских священников, попавших под «Молох» неслыханных гонений, и один из немногих, кому довелось все вынести с упованием на Господа, кого так и не удалось ни убить, ни сломать.

«Стаж церковной службы — сорок второй год»

…Именно такой срок в 1962 г. указал о. Серафим в своей автобиографии, подчеркивая, тем самым, что и в годы скитаний, и в годы, проведенные в заключении, он продолжал исполнять свой долг – свои пастырские обязанности.

После революции арестовывали его не однажды, но Бог миловал, – после допросов отпускали со строгим предупреждением. Мягкий, кроткий батюшка, в двух пунктах только он был «неисправим»: на предложения представителей новой власти о закрытии храмов в его благочинии отвечал со свойственной ему невозмутимостью: «Мой долг не закрывать, а открывать храмы».

Обычные в таких случаях угрозы не достигали цели, он лишь тихо прояснял суть позиции: «Это мне не страшно, – “не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более Того, кто может и душу и тело погубить в геенне”». С тем же постоянством относился он и к «Живой Церкви», так, что и годы спустя, заполняя анкеты, на вопрос: «Состоял ли в обновленческом расколе?», – отвечал: «Никогда».

Этих-то двух пунктов и было достаточно для того, чтобы его жизнь сделалась неугодной. В 1922-м от расправы, даже не обставленной как суд в виду отсутствия формальных поводов для ареста, – а просто бандитской, разбойной, – его уберег «случай». Лошади, будто им приказал кто, понесли, да так, что ни один из предназначенных ему залпов не оправдал «изобретательности» стрелявших: в тот день батюшку вызвали на соседний приход будто бы для совершения водосвятного молебна в виду «болезни» настоятеля, как оказалось за сутки до того арестованного ГПУ.

Когда же храм в селе Михайловка, где он служил, закрыли, он стал исполнять то же, что и обычно, тайно, у себя или по приглашению с соблюдением некоторых мер предосторожности. Но молва расходилась, и пришлось скрываться, пока в 1941 г. его не выследили, предъявив на следствии весь его «послужной список» начиная с 30-х годов.

По статье 54 Украинского Уголовного Кодекса он был осужден на десять лет «без права переписки». Оставив трех дочерей, младшая из которых была еще подростком, одних, он отправлялся по этапу в лагерь, и долгое время о нем не было никаких известий.

О лагерных годах батюшка рассказывать не любил. Только отрывочные сведения дошли благодаря его домашним. Известно, что в лагере, где за «религиозную агитацию» можно было попасть в карцер, на верную смерть, он не только вел беседы с заключенными и совершал таинства, но и – богослужения. Заключенные распознали в нем пастыря и искренне привязались к нему: его не только никто не выдал, но даже бывшие уголовники из своей среды организовали для него своеобразную охрану.

По истечении десяти лет, перед самым освобождением, ему, между прочим, был задан вопрос о том, чем он собирается заняться на свободе? Батюшка ответил: «Я священник, служить намерен», и тут же получил еще пять лет ссылки в Красноярский край.

«Бриллианты» — для «диктатуры пролетариата»

Десять лет в лагере, пять – на полустанке Денежск в районе Игарки, до и после того – постоянные притеснения от властей, и так до самого конца…

Его богословское образование, основы которого заложила Холмская семинария и Московская Духовная Академия, знание языков: греческого, древнееврейского, педагогический опыт, – могло ли все это иметь хоть какое-то значение?

Ленинская теория провозглашала необходимость «обращения на службу молодому советскому государству достижений культуры прежнего времени». Благодаря этому, целое поколение было введено в заблуждение надеждой, что можно избежать удара, удалившись от центра политических событий, «став незаметными», принося пользу на своем месте. – Вот и батюшка, в 20-е годы, не имея возможности продолжить образование в Академии, начал заниматься преподаванием: учил деревенских ребятишек в школе, в селе Михайловка Екатеринославской области. – Беда только в том, что практика большевизма для миллионов людей, таких как он, определяла положение человека «вне закона». Пытаясь на первых порах как-то приспособиться к новым обстоятельствам, впоследствии они вынуждены были скрываться, переезжая из города в город, дрожали от холода в ветхой одежде арестантов, уходили в топи на Ухте и заполняли своими телами братские могилы-рвы и склоны Анзера.

Эту судьбу разделил и один из любимых преподавателей отца Серафима в Академии – отец Павел Флоренский. После закрытия Лавры его как крупного ученого пригласили на работу в ВСНХ и в Главэлектро, где им был сделан ряд научных открытий государственного значения. В годы, когда была необходимость в старых специалистах, в учреждениях смотрели «сквозь пальцы» на то, что на работу отец Павел ходил, не снимая подрясника. Потом изменилось все: в 1928-м он был впервые арестован, а в 1933-м приговорен к десяти годам лагерей. Затем последовали ссылка на Дальний Восток, перевод на Соловки, и еще три года лагерных мытарств, завершившиеся в декабре 1937-го расстрелом.

Священник Павел Флоренский

Невостребованными оказались знания, «не нужным» стало и главное богатство – человеческая жизнь. Потери о. Серафима коснулись и его родных (сан он принимал как белый священник), и семьи духовной. Из пятерых детей голодные годы пережили трое, подорвано оказалось и здоровье жены, скончавшейся в 1933 г. от туберкулеза, а в Сибири умерли и две его духовные дочери, отправившиеся за ним в ссылку. Однако ничто из того, что он пережил, не изменило его устроения.

«Кто разлучит нас от любви Божией»

Ни одна страсть под впечатлением тяжелых сторон жизни не легла шрамом на его душу. В страданиях она еще более просветлела, уподобилась Христу.

В тяжкие минуты батюшка писал близким из ссылки: «“Душа моя скорбит смертельно”. Вспоминая Гефсиманский подвиг Христа Спасителя, нахожу утешение и своей скорбящей душе». И уже не о себе была эта скорбь: «Скорблю, скорблю тяжело; скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и ожидающих моего возвращения ныне. Но совершилось то, о чем я горячо и усердно молил Господа, “да мимоидет от меня чаша сия”».

В 1955 г. он вернулся из заключения. Четыре года служил на разных приходах Днепропетровской епархии, пока владыка Леонид (Поляков) не пригласил его служить к себе, в Курско-Белгородскую. И тогда же, 26 октября 1960 г., из рук епископа батюшка принял монашеский постриг, имея одно желание – разрешившись от мирских попечений, всецело посвятить свою жизнь пастырству. Небесным покровителем его становится особенно близкий ему святой, преп. Серафим Саровский, которого он почитал еще в детские годы. Кротость и неиссякаемая любовь, в полной мере воплощенная преподобным Серафимом, определила и главное в духовном облике старца Серафима (Тяпочкина): он миловал без конца, все прощал, все покрывал по заповеди.

На новое место служения в Никольском храме в с. Ракитном он заступил смиренно. Все было разрушено: стены покрыты изморосью, сверху падал снежок. Казалось, какая может тут быть молитва? Но он служил изо дня в день еще до начала восстановительных работ. Температура в храме держалась такая же, как на улице, не спасала и печурка, и когда о. Серафим выходил причащать, руки его дрожали от холода. Физическое же его состояние было в ту пору таково, что по селу прошел злой шепоток: «шкелета привезли».

Безропотно принял он и то, что пришлось поселиться в холодном домике, где и сидеть-то можно было только на полу; довольствовался самой скудной пищей. Все терпел: недоброжелательство, косые взгляды, неистовые выходки старосты.

Милосердие его ошеломляло и действовало сильнее укоров. Как-то, когда в храме начался ремонт, подвыпившие работники обратились к нему довольно небрежно, и невольные свидетели этого эпизода ожидали уже строгого увещания, а батюшка, вместо этого, подошел к каждому из своих «помощников» и, обхватив ладонями головы, поцеловал их в щеки. Хмель, как рукой сняло, и притихшие мастера принялись за работу.

Маленькое братство, открытое всем людям

Постепенно вокруг о. Серафима сложилась крепкая духовная семья, куда входили монашествующие и миряне, и где не принято было подчеркивать различие «чина». В его храме трудились приезжавший из Лавры Преподобного Сергия иконописец, о. Зинон, и преданная батюшке келейница Неонилла, которую он постриг со временем в монашество, приезжало и множество людей не только из Белгородской епархии, но и со всех концов страны.

Власти запрещали ему принимать посетителей, устраивали проверки паломников, как нарушителей паспортного режима. Беседы о самом важном часто приходилось вести на ходу по дороге в храм и из храма, в условиях конспиративных…

Но что бы ни происходило вокруг, в одиночестве, и при постоянном стечении народа, о. Серафим не переставал молиться. Однако, имея расположение к аскетической жизни, он так и не решился принять схиму из опасения, что не сможет в той же мере оказывать помощь ближним, уделять им столько же времени, или недостойно пронесет связанные с принятием великого ангельского образа обеты. Так, почти до самого конца, и оставался он на людях и с людьми.

Лично о. Серафим был исключительно скромен: и духовные подвиги свои, и дарования, которыми был наделен, и вехи исповеднического пути скрывал, насколько это было возможно. Только иногда, проходя через ряды ожидавших его гостей, давал ответ на вопрос, который еще не успели задать вслух. И никогда никого не осуждал. Типичным для него разрешением тех ситуаций, когда исповедующиеся буквально места себе не находили, и готовились к тому, что последует епитимия, было тихо сказанное слово: «Ничего-ничего, как-нибудь…»

Одним батюшка предсказывал священство, другие, сами того не ожидая, вдруг обращались к покаянию, третьи во время его проповедей переживали внутренний, духовный переворот, полагая начало исправления…Великое множество людей могло бы сказать в ту пору: «Моя жизнь началась здесь». Счастливые, они видели исполнение слов апостола: «Кто разлучит нас от любви Божией: скорбь или теснота, или гонения, или голод, или нагота, или меч? ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, не может нас разлучить от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем» .

Примечания

 Его преподавателями и духовными наставниками были — иеромонах Даниил (впоследствии епископ, родной брат инспектора Московской духовной академии, тогда архимандрита, Илариона (Троицкого), ректор семинарии архимандрит Серафим (Остроумов), впоследствии епископ Белы Холмской, затем Орловский и архиепископ Смоленский, погибший в 1937 году.

 Хотя время, проведенное им в Московской Духовной Академии, было непродолжительным, — в год его поступления она была закрыта, — время, проведенное в ее стенах в Троице-Сергиевой Лавре он с благоговением вспоминал до самой смерти.

 Последний он знал настолько хорошо, что, став студентом Академии, занимался репетиторством.

 Им была разработана теория и практика применения полупроводников, создан особый вид пластмассы – карболит, – которую стали называть «пластмассой Флоренского».

 Вскоре его отпустили.

 В Соловецком лагере он делает более десятка научных открытий, занимается добычей агар-агара и йода из морских водорослей. «Умный йод» Павла Флоренского, который сегодня можно купить в любой аптеке — того же, лагерного, происхождения.

 Цит. по: Архим. Виктор (Мамонтов). Сердце пустыни. Жизнеописание архимандрита Серафима (Тяпочкина).

 Эта женщина, набрасывавшаяся на помощницу батюшки, через некоторое время умерла: упала на улице, и больше не встала.

Читайте также:

Старец

Архимандрит Серафим (Тяпочкин) родился 1/14 августа 1894 года в уездном городе Новый Двор Варшавской губернии. Благочестивые родители нарекли сына Димитрием в честь святого великомученика Димитрия Солунского.

С самого раннего детства Димитрий тяготел к духовной жизни. Однажды отец взял его на богослужение, в котором принимали участие воспитанники духовного училища. Здесь у него впервые появилось горячее желание стать священнослужителем. Весьма примечательно, что во время богослужения маленький Димитрий увидел икону святого, которая поразила его. Он сказал отцу в порыве детского вдохновения, что хочет быть таким, как этот святой. На иконе был изображен преподобный Серафим Саровский, к ко­торому Димитрий с этого дня стал испытывать особое благоговение.

Вскоре Димитрий был принят в духовное училище, Затем последовала учеба в Холмской духовной семинарии, которую будущий архимандрит закончил блестяще, и поступил в Московскую духовную академию. Там он проучился всего один год, так как в 1918 году академию закрыли.

За время обучения в семинарии и академии Димитрию выпало счастье слушать лекции таких выдающихся служителей Русской Православной Церкви, как митрополит Антоний (Храповицкий), епископ Феодор (Поздеевский), архимандрит Илларион (Троицкий), впоследствии архиепископ Крутицкий, священник Павел Флоренский и других. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси, также посетил академию и совершил богослужение в академическом храме. Вне всякого сомнения, общение с этими людьми готовило Димитрия к будущему высокому служению.

В 1920 году Димитрий обвенчался с Антониной Викторовной, учительницей математики. А 18 октября того же года в Екатеринославе Димитрий был рукоположен во пресвитера епископом Евлампием.

С 1921 по 1936 годы отец Димитрий был благочинным в Солонянском районе Днепропетровской области. Он активно боролся с обновленцами и раскольниками, отстаивая чистоту Православия. Гонители Церкви стремились избавиться от любимого народом пастыря. Приход в селе Михайловка был закрыт, и отец Димитрий вынужден был совершать Литургию в домах верующих. Отца Димитрия арестовывали много раз, но, допросив и предупредив, отпускали.

В 1941 году отец Димитрий был арестован и приговорен к десяти годам лишения свободы. По истечении этого срока следователь спросил:

— Чем ты будешь заниматься на воле?

— Тем же, чем и занимался, — служить Богу, — ответил батюшка.

— Ну, тогда посиди еще…

Отца Димитрия отправили в ссылку на пять лет в северный город Игарка.

Одному Богу было известно, что батюшке пришлось испытать за эти годы. Но и там, в неволе, он оставался верным служителем Церкви Христовой. Лагерная жизнь с ее ужасами и лишениями не сломила отца Димитрия, научив подлинному состраданию и любви. Не теряя присутствия духа, пребывая в непрестанной молитве, он, чем мог, помогал тем, кто был рядом с ним.

После освобождения отец Димитрий вернулся в Днепропетровск и в течение нескольких месяцев был настоятелем собора. Прихожане полюбили благоговейного и аскетически настроенно­го пастыря. Но властям это никак не могло понравиться, и отец Димитрий был удален из епархии. Поводом для этого послужила проповедь, произнесенная в день памяти Предтечи Господня Иоанна, которая у многих вызвала  слезы покаяния и умиления. В проповеди были такие слова: «И теперь уже секира висит над миром». Они стали известны областному уполномоченному по делам религии, который, вызвав отца Димитрия к себе, сказал: «В моей епархии вам места нет».

Отец Димитрий поехал в Московскую Патриархию, где встретился с епископом Курским и Белгородским Леонидом, и тот пригласил его служить в своей епархии. Здесь, наконец, осуществилась заветная мечта юности отца Димитрия. От владыки Леонида он принял постриг с именем Серафим в честь преподобного Серафима Саровского, которого очень почитал с самого детства. Сам постриг был совершен в Курском Сергиево-Казанском соборе, который стро­или родители преподобного. Благословение на постриг отец Димитрий получил в Глинской пустыни от ныне прославленного в лике преподобных  знаменитого старца — архимандрита Андроника (Лукаша), и который в свое время так же, как и батюшка, был сослан на Колыму и претерпел всевозможные испытания лагерной жизни.

В октябре 1961 года отец Серафим начал свое служение в Свято-Никольском храме поселка Ракитное. С первых дней его пребывания на новом месте к нему потянулись из Днепропетровска и других городов и весей многочисленные почитатели и духовные дети, число которых постоянно возрастало. Здесь в полноте раскрылись благодатные дары мудрого старца-наставника, непрестанного и горячего за свою паству молитвенника и смиренного пастыря, «душу свою полагающего за овцы». Любовь, которой было преисполнено его сердце, обнимала всех, и те, кто когда-либо соприкасался с ним, ощущали это на себе. Были и благоговейные, ни с чем не сравнимые богослужения, были неповторимые сердечные проповеди, во время которых плакали и отец Серафим, и весь храм, были исцеления по его святым молитвам. Но более всего запомнилась всем его любовь, беспредельная и всепрощающая, которая позволяла отцу Серафиму видеть всего человека насквозь — с его нуждами, скорбями и грехами — и давать ему предельно ясные и спасительные советы. И если человек находил в себе силы и мужество следовать этим советам, дела его почти тут же начинали поправляться. Есть десятки и сотни фактов и свидетельств того, как по молитвам отца Серафима и при жизни его, и после его смерти люди вновь обретали себя, восставали из пепла, исцелялись иногда на глазах, иногда через месяцы, а может, и годы. Многие, казалось бы, неразрешимые обстоятельства разрешались легко и просто после молитвенного участия отца Серафима.

Многие болящие подолгу жили на церковном дворе. Спать при­ходилось и на поленьях в подвале, и в складе с углем, но жажда исцеления и духовного укрепления была велика. Многие по его благословению стали священнослужителями и даже архиереями. Случалось, и владыки прибегали к его советам, а некоторые были его духовными чадами.

Можно сказать, что Ракитное во время служения здесь отца Серафима стало одним из самых знаменитых духовных источников, к которым прибегали многие, жаждущие правды и любви.

Как при жизни отца Серафима Свято-Никольский храм не пустовал, а был наполнен его почитателями, так и теперь к его могилке непрерывным потоком стекаются те, кто нуждается в его молитвах. Это люди с разных концов России — и те, кому посчастливилось знать и видеть батюшку, и те, кто никогда не видел его, но жаждет духовного подкрепления в наш озлобленный и лукавый век. Этот непрерывный поток, который заметно увеличивается с каждым годом, является неоспоримым свидетельством праведности отца Серафима, подтверждением того, что мы нынче нуждаемся в его молитвах, верим в них и желаем духовного общения с батюшкой, как благодатным посредником между нами и Богом.

В высшей степени благочестивая жизнь отца Серафима, его целомудрие и чистота сердечная, приобретенные через исповедническую жизнь во Христе и со Христом, его подлинное смирение и необъятная любовь, определившая старческий путь батюшки, действенная молитва как при жизни его, так и после его отшествия, дают нам право верить в то, что он имеет дерзновение перед Господом молиться за наше здравие и спасение у Престола Божия со всеми Святыми, в земле Российской просиявшими.

Фотогалерея